Время огня

И он с болью вспомнил время, бесчеловечные деяния; жестокую эксплуатацию коренных жителей в колониях, изгнание индейских племен с их исконных земель и многое другое.

— К тому же, — откровенно сказала Леонсия, — слабые погибают, если только им не повезло и их не охраняет кто-нибудь сильный. Ведь до прихода Старика мы все были слабыми. — Она немного подумала. — Если бы я была бессмертна, я никого не убивала бы, разве только для еды. Но я умру. Я тоже участвую в игре. И ты тоже, дорогой. Так что давай попытаемся выиграть.

Он долго обдумывал ее слова.

* * *

— Все равно, — говорил он, и я слышал боль в его голосе, — мне нужно было убедиться, что золото стоит больше, чем его добыча и отходы.

— Оправдывает ли цель средства? — ответил я. — Я тебя понимаю. Сказать, что никогда не оправдывает, было бы идеально. Но в реальном мире всегда приходится выбирать меньшее зло. Говоря как старый врач..-, да, мне тоже приходилось делать уколы, чтобы снять невыносимую боль. А иногда сделать выбор было еще труднее. Продолжай, пожалуйста.

— Мне пообещали, что я смогу осмотреть эпоху маури, — сказал он, — чтобы я смог убедиться, что это в лучшем случае переходный период, что предводители маури превратились в тиранов и пытались остановить развитие мира. Чтобы я согласился: когда гегемония маури начнет разрушаться — может, отчасти подорванная нашей деятельностью, — мы сможем вмешаться, захватить власть, помочь вернуть человечество на путь развития и совершенствования.

— Конечно, не открыто, — заметил я. — Неожиданное появление множества путешественников во времени не может остаться незамеченным.

— Конечно, конечно. Мы должны были столетиями тайно сосредоточивать силы, пока не будем готовы действовать неявно. Какое будет использовано прикрытие, оставалось неясным; но признавалось, что из-за обычных трудностей у нас еще очень мало информации. К тому же я слышал долгие философские споры таких парней, как падре Диего, относительно свободной воли и прочего. Мне казалось, что логика здесь неверная, но я молчал.

— Леонсии действительно разрешили уходить в будущее?

— Да. Поэтому она обычно оправдывала Уоллиса, несмотря на отдельные капризы. Она рассказывала мне о мире, в котором был достигнут прогресс, о все более и более долгих мирных промежутках. Но она не соглашалась с тем, что прогресс должен быть именно таким. Конечно, этот мир располагал флотами отличных парусников, дирижаблями, приводимыми в движение электричеством, океанскими фермами, аккумуляторами, накапливающими солнечную энергию, широким использованием бактериальных клеток, которые уничтожают отходы живых организмов, новыми достижениями теоретической и прикладной науки, особенно биологии…

Он остановился, чтобы перевести дыхание, и я тут же вставил:

— Не говори, что эта твоя любимая валькирия пользовалась такими терминами!

— Нет, нет. — Он оставался серьезен. — Я забегаю вперед: все это я видел сам или мне объяснили. Ее впечатления были более общими. Но у нее была наблюдательность охотницы и колдуньи. И ход основного развития она отмечала совершенно правильно.

— Какой именно ход?

— Люди не поднимались непрерывно вверх. Они достигли плато, на котором и остановились. Биотехнологическая культура перестала развиваться, она только расширялась.

— Да, не похоже на ее идеал возрожденных Высоких Годов или на представление Уоллиса о непрерывном росте и достижениях.

— Я быстро просмотрел и последний период, который как будто заканчивался регрессом и всеобщим насилием. Агенты Убежища не решались исследовать его подробнее, пока у нас не будет более сильной организации. И не вполне понимали, что таится под поверхностью. Потом все снова становилось мирным, но совершенно непонятным. И то, что я смог увидеть, подтверждало эти наблюдения.

— На что похожа эта жизнь? — спросил я. — Можешь рассказать мне?

— Очень немного. — Ответ его прозвучал резко. — У меня нет времени. Непривычно такое слышать от меня, верно? Но это правда. Не забывайте, я беженец.

— Я так понял, что путешествие в будущее не уменьшило твоих подозрений по отношению к намерениям Уоллиса, — сказал я с большим спокойствием, чем испытывал. — А почему?

Он провел пальцем по своим светлым, промокшим от пота волосам.

— Я новичок в том времени, — ответил он. — Подумайте, док. Вспомните, как очень умные люди, вроде Бертрана Рассела или Генри Уоллеса, бывали в России Сталина и возвращались, говоря, что у этой страны есть свои проблемы, но они преувеличены и возникают главным образом из-за внешних факторов и что доброжелательное правительство успешно с ними справляется. Не забудьте, что большинство их проводников так действительно думали и совершенно искренне утаивали от иностранных гостей то, что те могли неверно понять. — Улыбка его стала неприятной. — Может, проклятие моей жизни в том, что я утратил способность верить.

— Ты хочешь сказать, что начал сомневаться в благотворной роли Убежища? И что, может быть, цивилизацию маури оклеветали, а тебе показывали только нечто нетипичное?

— Не совсем так. Все зависит от истолкования… вот вам пример.

* * *