Время остановилось

Вот и стол уже ломится от угощений – конфеты «Петушек», «Золушка» и «Белочка» в разноцветных блестящих фантиках, печенье на любой вкус, вафли, пирожное… Вот яички, блинчики… А вот и обещанная бутылочка «Наполеона» пяти звезд! Но, Антон Мефодьевич отодвигает ее в сторону и достает из-за пазухи запотевшую литровую бутыль с мутноватой жидкостью, которую торжественно ставит в центр стола:

– Вот она, голубушка! Прямо из погреба! Холодненькая!

– Как же она так сохранилась – лето же? – недоумевал я

– Да как раньше еще мой батя делал. – довольный произведенным впечатлением важно ответил сосед – С зимы лед заготовил, а потом ямку в подполе вырыл и бутылочку-то и засыпал! Вот и сохранилась! Это вы, молодежь жизни не знаете. Только и норовите всяких там холодильников да электропечей накупить – ни вкуса у той еды, ни запаха – солома у Машки, и то аппетитней выглядит!

– Зато быстро! – не согласился я – А еда она везде одинакова!.. Хотя блины бабушкины до сих пор помню!

– То-то и оно!.. А сейчас повод есть распечатать литровочку!

По этому случаю бабушка достала хрустальные стопочки с рисунком березовой веточки по бокам, графин с клюквенным морсом… Степанида Игоревна поставила миску с зеленым салатом, и все расселись по местам.

Разлили по стопочке. Выпили за мои успехи, за родителей, помянули отца… Я, хмельной с непривычки, с огромным наслаждением уплетал конфеты детства – вот же делали вкуснотищу! Печенье, простенькое, но такое ароматное, рассыпчатое…

Бабушка все гладила меня по голове, по спине, по рукам, и все спрашивала, как я себя чувствую. Как голова, не болит-ли после аварии? Не мутит ли? А я все отнекивался – после стограммовочки, шестидесятиградусной, только улыбаться сил и хватает. Настроение прекрасное, страхи и болезни позади.

Насытившись, вся компания переместилась на скамейку перед крыльцом. Говорили о многом и ни о чем конкретно. Вспоминали былое, дразнили «молодых». Игнат Нестерович и Инесса Степановна шутливо отмахивались от докучников, но явно были довольны особым к себе вниманием. Вскоре бабушка отправилась в дом «подогреть» самовар. Разговоры стихли, а я отчаянно заскучал. Мне было уже не десять лет, когда разговоры взрослых воспринимаются иначе, нежели теперь. В них не было уже той таинственности, когда родители желают скрыть истину и недоговаривают что-то очень важное, чего ребенок не в силах понять из-за малого возраста.

«Зря я наверное сюда приехал. – стал размышлять я. – Сейчас бы тусил с пацанами в клубе и тискал девчонок, пряча бычки от директора техникума, да от матери. А здесь нет даже телевизора. Хоть и смотреть нечего, но все же какое-никакое развлечение.»

В калитку постучали, и бабушка, водрузив самовар на колченогий столик под строй рябиной, подтолкнула меня в спину:

– Любашка твоя, небось! Ждет не дождется встречи! Ну беги-беги! Погуляйте на свежем-то воздухе!

– Да у вас тут на каждом квадратном сантиметре – свежий воздух! – обрадовался я гостье.

– Привет, Люба! – когда я распахнул деревянную кривую дверцу, наши глаза встретились. Я почти не узнал в том гадком утенке, с вечно поцарапанными коленками свою первую подружку. Теперь передо мной стояла красавица. Но не та, расфуфыренная деловая городская штучка, и не та, размалеванная девица, что выходит на улицу только ночью… Это была природная, чистая и невинная красота, деревенской девушки – длинная коса до пояса, небесно голубые глаза, веснушки на курносом носу. Упругая грудь скрывалась под пестрым платком накинутым на плечи цветастого платья, длинные ноги, округлые формы, никогда не знавшие подтяжек, липоксации и корректирующего белья…

– Здравствуй Слава! – девушка опустила глаза, и тень от ее длинных пушистых ресниц упала на щеки. – Я все стеснялась зайти к вам, но вот… не выдержала, пришла.

– Ну и молодец! – восторженно произнес я – Заходи!

– Может мы прогуляемся до реки? – как-то робко произнесла она – Честно говоря, мне уже наскучили эти чаепития. Да и о чем можно говорить со стариками? У них хоть есть что вспомнить из молодости. А я родилась, когда они уже…

– Да я не против! – перебил я девушку – К реке, так к реке.

Мы спустились по крутому склону, почти полностью заросшему бурьяном в низину, и в кроссовках мокро зачавкало.

– Надо же, тропинка совсем стала непроходимой, а река заболотилась! Неужели больше никто по утрам не ходит рыбу ловить?

– А кому ходить-то? – Люба повернулась ко мне лицом – Молодежи здесь нет, да и рыба вся ушла на большую воду. Осталось только болото, да мелкий ручеек посередине!

– Тогда может рванем на кладбище? – предложил я поворачивая в сторону погоста – Хочу навестить родственников – деда Прокофия, дядю Никифора. Посмотреть что там да как.

– Боюсь увиденное тебя расстроит! – Люба схватила меня за руку, пытаясь остановить. – Там, там…