Время остановится в 12:05

Я смотрю на отца другими глазами. Может, он вовсе не изменился. Может, он хочет воспользоваться близостью к власти, чтобы реализовать свои революционные идеи, и просто манипулирует теми, кто думает, что использует его. Во всяком случае, только что он публично устроил провокацию. Хотя его никто не слушает, так что ничего страшного. Только Лили Ноктис хмурится, слабо улыбаясь и следя за ходом его атаки. Она поворачивается к телекамере, которая записывает выступления, бросает косой взгляд на Джека Эрмака, а потом смотрит на меня как сообщница. Дрожь пробегает по моему телу, но я подавляю ее. Не надо связываться с этими людьми… Возможно, они просто использовали отца в своих дворцовых интригах, а теперь намереваются посадить за растрату государственных средств, за покупку похищенных картин… И так я лишусь последнего союзника.

– Не говоря уже, – продолжает тем временем отец, возбужденный собственными словами, – о распространенной тюремной практике, когда заключенных пытают, чтобы использовать энергию их страданий! Я и это запретил!

Джек Эрмак перестает улыбаться. Это он как министр госбезопасности поставлял «материал» и, думаю, не гнушался походя брать взятки…

– Да, мои дорогие сограждане! Благодаря деревьям мы больше не будем использовать энергию молодых, заключенных и умерших! – отчеканивает отец, брызгая слюной в микрофон. – Так мы воплотим мечту Лео Пиктона!

На последнем слове он взмахивает руками, призывая овацию. Все вежливо аплодируют. Кроме Эдны, которая считает, что память ее покойного мужа заслуживает большего, чем быть предлогом для политического выступления. Поджав губы, вдова подходит к сцене, чтобы прочитать краткую благодарственную речь. Но шустрый распорядитель уже убрал микрофон, а публика тем временем ринулась в буфет, куда только что доставили горячие блюда. Эдна раздосадованно складывает листок с речью и ищет взглядом своего нового спутника. Но тот, расталкивая всех локтями, уже пробился поближе к столу и объедается блинчиками.

Какого чёрта я делаю среди этих людей? Я возвращаюсь на выставку, которая никого не интересует. Останавливаюсь перед витриной со всеми забытым медведем. Прижавшись лбом к стеклу, я мысленно говорю:

– Помогите мне, Лео… Где бы вы ни были, помогите мне понять, как действует хронограф. Помогите мне убраться из этого мира прежде, чем мне вставят чип, помогите мне больше не убивать вас на пляже, спасти Бренду…

Я смотрю вокруг, никто не обращает на меня внимания. Я снова утыкаюсь лбом в витрину и бормочу сквозь сжатые зубы:

– Насчет вашей смерти – я прав? Всё дело в свидетеле, который блокирует прошлое? Это память Нокса не дает мне ничего изменить?

Никакого ответа. Я перебираю все свои воспоминания: наши ссоры, надежды, провалы, подвиги, наш безудержный смех… Мне так не хватает этого старого ворчуна, который без спроса вселился в моего медведя…

– Пожалуйста, Лео, ответьте…

Тишина. Он предупреждал меня в своем последнем сообщении:

Теперь твоя ручка станет нашей единственной связью, единственным посредником, единственной возможностью тебе помочь, если ты поймешь, как ею пользоваться.

Но ручка не работает, и медведь, который полностью перевернул мою жизнь, теперь просто кусок неодушевленного плюша.

На этот раз я совершенно один. А в двух шагах отсюда, в камере Министерства госбезопасности, находится тот, кто виновен в создавшейся ситуации, человек, который разрушил наши жизни и мешает мне их восстановить. Я должен сделать еще одну попытку, пусть она и кажется безумной.

Ко мне подходит Лили Ноктис и с деланым равнодушием спрашивает, касаясь витрины кроваво-красными ногтями:

– Есть новости от Пиктона?

Я смотрю на женщину, укравшую у меня отца. Сегодня она выглядит особенно отвратительно в этом платье, словно сшитом из кусочков пазла. Я отвечаю тем же тоном:

– Есть новости от вашего брата?

Лили выпрямляется, готовая к обороне, и с легким раздражением говорит:

– Оливье Нокс ожидает суда в одиночной камере. А в чём дело?

Не раздумывая ни секунды, я бросаю:

– Мне надо его увидеть.

Она никак не реагирует, только сжимает губы.

– Что ты от него хочешь?

– Его же приговорят к смертной казни.

– Разумеется, за государственную измену. На электрическом стуле в прямом эфире во время вечерних новостей. Тебе это должно быть приятно, разве нет? Ты ведь чуть не погиб из-за него.

Я делаю вдох и начинаю импровизировать:

– Ну конечно. Но я хочу всё ему простить. Иначе начнется такая же катавасия, как с Пиктоном.

Лили внимательно смотрит на меня.

– Ты боишься, что Оливье будет преследовать тебя с того света и вымаливать прощение?

– Жутко боюсь.

Госпожа министр задумчиво кивает, но вид у нее несколько озадаченный. Кажется, она проглотила мою наживку. Еще бы, я ведь очень убедительно напустил на себя хмурый и озабоченный вид.

Щелкнув пальцами, Лили подзывает министра госбезопасности, и тот немедленно подбегает. Всё еще встревоженный угрозами, прозвучавшими в речи моего отца, он с готовностью спрашивает, чем может быть полезен.

– Джек, наш друг Томас хотел бы поговорить с моим братом, вы провóдите его?