Я смотрю на витрину, у которой она остановилась. Хозяин разговаривает с хозяйкой тира по соседству. Я беру стержень с подставки, просовываю его в центрифугу с розовой пеной и протягиваю Керри. Мы продолжаем идти, делясь друг с другом нитями искусственного сахара, которые мгновенно тают на языке.
– Как дела у Робера Дримма? – спрашивает она.
Я рассказываю. В ее глазах вспыхивает ненависть, когда она слышит, как подло Нокс заставил меня мучить собственного отца.
– Робер – потрясающий человек, – вздыхает Керри. – Его уроки литературы – единственное хорошее, что было в моей жизни.
Я не знаю, что ответить. Она стирает с носа остатки сахарной паутины и, помолчав, продолжает:
– Знаешь, Томас, со мной происходит странное. Я всегда старалась, несмотря ни на что, любить Жозетт, ведь всё-таки она моя мать. Находила оправдания… Теперь я ничего ей не должна. И в то же время это всё меняет. Знаешь, я начинаю ее понимать. Тринадцать лет назад она работала у Ноктис. Она не могла родить сама и удочерила ребенка своей начальницы, которой было не до того. Всё сложилось как нельзя лучше для обеих. А потом она потеряла мужа, и Ноктис познакомила их с Бюрлем… Чтобы у меня был отец.
Керри забирает у меня вату, пока я ее не прикончил.
– Жозетт любила этого негодяя как сумасшедшая. Наверное, искренне не подозревала, на что он способен. Она только видела, как он тратился на то, чтобы я была самая красивая, самая умная, первая во всём… Странно, но я вдруг стала меньше на нее злиться, ведь в самом начале она всё-таки меня
Я киваю. От ее волнения у меня перехватывает дыхание. Это так похоже на то, что я чувствовал недавно рядом с Робером Дриммом, когда узнал, что я не его сын.
Мы молча беремся за руки. Она шепчет то, что я собирался ей сказать:
– Наши настоящие родители – Робер и Жозетт. Они нас вырастили и воспитали. А Нокс и Ноктис – просто сдали на хранение.
Я мрачно добавляю:
– А теперь вернулись, чтобы забрать свое имущество.
Керри быстро хватает меня за плечи и разворачивает к себе.
– Мы ничего им не должны, согласен?
Я киваю. Она продолжает:
– Знаешь, что я даже думаю? К чему склоняюсь? Что мы
– Но есть же доказательства!
– Какие, Томас? Известно лишь, что твое ДНК не совпадает с ДНК Робера, а я была приемной дочерью Жозетт – она мне это подтвердила. Но это не значит, что наши родители именно Нокс и Ноктис! Это может быть кто угодно!
Я в замешательстве грызу ноготь. Не скажу, что я разочарован, но всё же… Странно, как быстро привыкаешь к худшему. И как тяжело потом от него отказываться.
– Не фантазируй, Керри…
– Согласна, будем придерживаться фактов. Так мы можем быть уверены, что не зависим от всяких уз крови и всей этой ерунды. Может, дьяволам вообще не нужно воспроизводиться! Им достаточно кого-нибудь завербовать! Может, меня Ноктис в младенчестве похитила из инкубатора. Что до тебя, так Нокс вполне мог подменить анализ ДНК Робера и убедить тебя, что ты не его сын!
У меня сжимаются кулаки. Не сводя с нее глаз, я хлопаю Керри по плечу:
– Ты гений! Спасибо!
– Еще что-нибудь? – говорит она весело, по-военному отдавая честь.
Я тут же выкладываю ей то, что крутится у меня в голове:
– Слушай, есть одна вещь, которую мы можем сделать прямо сейчас!
– Что?
– Иди в метро. Проезжай девять станций, выходи на «Либерте-Норд» и жди меня на проспекте Первого Всеобщего Перемирия у дома № 45. Я провожу маму домой и приеду туда. Мне кажется, я нашел решение, Керри. Но без тебя ничего не выйдет. Я объясню на месте.
Она удерживает меня.
– Хочешь, я скажу тебе еще кое-что?
Ее голос серьезен, а глаза смеются.
– Давай.
– В параллельных реальностях ты мне показался классным, но и здесь ты ничуть не хуже!
– И ты мне. Я хочу сказать: ты тоже.
– И ты еще ничего не видел.
Я протягиваю ей губы. Керри подставляет мне ладонь. Я хлопаю по ней, и мы расходимся, став сильнее всех на свете.
32
Честно говоря, не думал, что мать способна меня так удивить. Я всё рассказал ей в метро, пока мы ехали домой. О смерти Пиктона на пляже, о ссорах с плюшевым медведем, о моих путешествиях во времени… И она поверила! С другой стороны, это естественно. Когда реальная жизнь вытесняет нас, мы становимся более восприимчивы к тому, что неподвластно нашему пониманию. Если всё то, что ты знаешь, перестает существовать, к чему отвергать неизвестное?
Всё было правдой в моей истории, кроме конца. Я сказал матери, что Нокс – потрясающий человек, воплощение Добра, полная противоположность своей сестре, поэтому она и устроила против него заговор и упекла за решетку. Ему удалось бежать. Затравленный и растерянный, он пришел просить убежища у женщины, о которой не переставал думать последние тринадцать лет.
– О чём ты, Томас?
Я перевожу дыхание и выкладываю: