Время освежающего дождя

Вдали дымчатыми клубами по изломам гор скользили облака. На узкой улочке молодой амкар в чем-то убеждал уста-баши, а тот в раздумье покручивал седой ус. Плеснуло голубым шелком знамя: барс, потрясающий копьем. Задорно шагали метехские копейщики, подпрыгивали на цаги золотые кисти, на поясах сверкали ханджалы, отнятые у шах-севани в Марткобской битве. Саакадзевцы! Хорешани тепло улыбнулась.

Через мост, где раньше, позвякивая колокольчиками, тянулись караваны с чужеземными товарами и на белых верблюдах восседали купцы, сейчас медленно ползли арбы с зеленью, птицей в клетках, дровами из окрестных деревень.

Словно после тяжелого сна пробуждался Тбилиси. Уже кое-где красят балконы синей и оранжевой краской, вытряхивают паласы, чинят медные тазы, рукомойники. На плоских крышах женщины рассевшись вокруг чаш, перебирают рис.

Внезапно взвизгнули дудуки — трое кутил в черных чохах, с весенними цветами на остроконечных папахах задорно прославляли солнце и вино. Теперь бездельникам не надо искать предлога: решили год праздновать победу.

Хорешани перевела взгляд на другой берег Куры. Там над Метехским замком реет знамя, врученное католикосом Георгию Саакадзе, которое он грозно пронес сквозь огонь битв по картлийской и кахетинской землям. Начальник Метехского замка, ее отец, сам водрузил эту святыню на башне Багратидов.

Отец! Неужели не прибудет? С тех пор как повенчалась она с Дато, разгневанный князь отказался ее видеть. Но она знала, отец сильно горюет. Из-за козней Церетели и Андукапара он остался одиноким. Вся фамилия Газнели истреблена якобы за свою приверженность к Саакадзе. Но всем известно: Моурави тут ни при чем, разбойники хотели присвоить богатые владения, и только чудом отцу удалось спастись. Озадаченные князья решили: Газнели колдун. Пресвятая дева! Неужели первенец единственной дочери не размягчит сердце упрямого деда? Надеялась, обрадуется князь, поспешит к внуку… имя просила выбрать, но старик неумолим, прислал подарки и мамку, вынянчившую ее, Хорешани, приказав старухе охранять внука больше своей души, в сам — не отказывается и не приходит. Доколе ждать? Русудан, кажется, с Трифилием говорила. Русудан! Не радуется она возвышению Георгия, опасается князей, хотя они после Марткоби совсем пригнулись. Пригнулись, говорит Русудан, а из-под век искры летят… Все меняется. Вот церковь — раньше проклинала, а теперь каждое воскресенье служит молебны о здравии Великого Моурави. Народ ликует: новое время — время Георгия Саакадзе, время освежающего дождя. Азнауры спешат союз укрепить, амкары гордятся, уверяют, что всегда были верны Моурави, а сами только и мечтают разбогатеть… А неутомимые «барсы»? Как опьяненные носятся они по Картли, грозят все княжеские рогатки переломать на дорогах. Пануш и Матарс говорят: доски нужны для починки мостов.

«Барсы» от удачи совсем потеряли головы. И лишь Ростом и Элизбар в полной мере изведали поражение, поняв, что легче разрубить гору, украшающую край долины, чем комара, отравляющего тысячи тысяч жизней.

И все от щедрот царей! Кто просил Баграта Пятого наградить маленькое село Лихи большим сигелем на право впадения речной рогаткой? И вот благородные «барсы» вынуждены отступить перед натиском скаредности и алчности.

Не успели они, Ростом и Элизбар, осадить коней на церковной площади, как лиховцы вмиг заполнили ее, настороженно и воинственно поглядывая на азнауров. «Барсы» хотели было поговорить раньше со священником, но не могли нигде его обнаружить. Какой-то пожилой лиховец, нагло прищурив водянистые глаза, охал: «Уехал священник, только не заметил — на белом жеребце или на пегой кобыле. А куда — не сказал: может, туда, а может, сюда. Только если его нет там, то нет и тут». «Барсы» поняли: спрятался. А гзири и нацвали хмуро заявили: «Пусть азнауры народу скажут, зачем пожаловали».

Но, едва выслушав Ростома, лиховцы разразились такими неистовыми криками, что, казалось, вот-вот обнажат кинжалы. Лишь холодное молчание «барсов» несколько умерило пыл разошедшихся владетелей рогатки на Куре. Один из старейших, опираясь на суковатую палку, просил объяснить, почему их хотят лишить законного заработка: «Вода от воды свободна, а не от бога».

Ростом долго разъяснял, какой вред торговле от рогаток на дорогах и реках: «Тут черта вспомнить к месту, рогатки от рогатого». Насмешливые улыбки роились.

— Э-эй, люди! — стоя на коне, увещал Элизбар. — Блеск монет не блеск солнца. Корысть к счастью не приводит. Откажитесь от недостойных действий, и справедливость окажет вам помощь.

— Гоните рогатого, — вторил Ростом, — получите льготы.

— А князья уже отказались от рогатого? — ехидно спросил кто-то.

— Скоро и князья раскрепостят дороги.

— О-хо-хо-хо! — затряслись от смеха лиховцы, подталкивая друг друга.

— А может, скажете, — не задумал ли камень стать рыбой?

— Раскрепостят?! А мсахури князя Качибадзе сказал нам: «Никогда!».