Время палача

Не понадобилось ни гинекологических кресел, ни УЗИ, ни иных премудрых обследований. Вадим попросту завел их в лечебный кабинет, поставил лицом к лицу и, подбирая цветовую палитру, внимательно изучил метатела пациента и его жены. Несовместимость обнаружилась довольно быстро — уже на уровне верхней мантии. Сама того не ведая, женщина отторгала семя супруга, а ее полевая сфера довольно бесцеремонно сводила на нет любые усилия разнесчастного парикмахера. При малейшем приближении метатела мужчины, мантия ее начинала трепетать, тут и там сами собой прорастали зловещие шипы. Возможно, таким образом срабатывали давние психические травмы, может быть, отторжение шло на уровне генных кодов, но факт оставался фактом: при полном пассиве физического тела, полевая сфера женщины проявляла себя более чем агрессивно, делая ненужными любые контрацептивы. Конечно, можно было бы изучить этот феномен подробнее, даже последить в деталях за процессом отторжения, однако Дымов проявил должную деликатность. В подобных случаях неплохие результаты приносили посты и длительные голодание, но он поступил проще, огладив энергетическим шлейфом мантию женщины, перенастроив ее таким образом на месяцок-другой. В сущности все осталось как прежде, — он только лишил супругу парикмахера возможности убивать в себе жизнь. И все получилось. Уже через несколько недель сияющий маэстро сообщил, что он будет отцом. После этого вовлечь его в клинические исследования было пустячным делом.

Собственно, это было одной из разработок Изотова, — попытаться вторгнуться в сферу человеческих особенностей, именуемой гениальностью. Занятно, но факт: часто болеющие в детстве нередко умнеют значительно быстрее сверстников. И причина не только в том, что, не выходя из дома, они вынуждены вместо футбола и скакалок довольствоваться учебниками и книгами, но и в том, что болезнь — это почти всегда температура, а повышенная температура не проходит для мозга бесследно. То же самое можно было сказать о так называемых очкариках, поскольку любая дисфункция зрения также существенно влияла на внутричерепное давление и незапрограммированные температурные скачки. Именно в этом направлении Александр уже третий год работал, потихоньку накапливая материалы для диссертации. Именно для него парикмахер собирал попутную статистику по скорости роста волос над правым и левым полушарием, измерял термодатчиками точечную температуру темени, затылочной части и висков, опрашивая пациентов, сводил воедино данные о меняющейся структуре волос и головных болях, которые, по уверениям Изотова, также навещали далеко не самых глупых людей.

Сам Дымов не слишком верил в столь жесткую зависмость интеллекта от температуры, однако его подкупала энергия коллеги, и он помогал ему при всяком удобном случае.

Возможно, он не заметил бы этого клиента вовсе, однако, минуя череду кресел, в которых располагались ожидающие своей очереди клиенты, Вадим переложил распечатки парикмахера в левую руку и привычно переключал зрение. Не то что бы эта картина его привлекала, но что-то завораживающее в ней безусловно присутствовало. По настоянию Раисы Дмитриевны вдоль всего коридора были установлены телевизионные мониторы. Скучающей клиентуре демонстрировали стандартный набор телеканалов. Увы, третье тысячелетие начиналось с победного шествия средств масс-медиа, интернета и зомбирующего телеоблучения. Человеческие метатела, чуть приподнявшись над креслами, уродливо кривились. Теряя обычную округлую форму, мантии вытягивались вперед наподобие щупалец, обволакивали мерцающие мониторы подобием коконов. И было отчетливо видно, как экранное изображение воздействует на мантии, заставляя их пугливо пульсировать, перекрашивая в нездоровые бурые цвета. В сущности человечество претерпевало тотальную метадеформацию. Телеэкран становился составной частью организма, механическим придатком мозга, высасывающим свою ежедневную долю энергии. Даже не имея сколь-нибудь серьезной статистики, Дымов всерьез подозревал, что возросшее число лейкозов и опухолей мозга напрямую связано с телевидением и компьютерными мониторами. Вот и сейчас он воочию наблюдал венец дарвиновской теории — этаких новолюдей, не гомо-советикусов, а теле-сапиенсов, у которых два мозговых полушария медленно, но верно срастались с третьим «псевдополушарием». В коридоре сидело человек пятнадцать-шестнадцать, и все они в настоящую минуту были похожи, как близнецы братья. Одинаково уродливые, с жирафьими, вытянутыми шеями, с головами опасно вросшими в пасти экранов…