Время перемен

Может, он не вышел меня встретить, потому что не ожидал, что я вернусь домой так рано.

Я вернулась рано из-за необычной погоды.

Стоял март, но у нас было необычно жарко.

Жарко так, что за последние два дня температура поднялась выше десяти градусов, — и в штате Мэн это считалось жарой, — а значит, снег быстро таял. Что еще хуже, по дороге домой разразилась гроза. По прогнозу погоды холодный фронт готовился врезаться в теплый, и возникали опасения, что дождь превратится в мокрый снег или град, а когда мокрый снег ляжет, он, в свою очередь, превратится в ледяную корку.

Когда по дому прокатился очередной раскат грома, я подняла глаза к потолку, думая, что именно там мог находиться Курт. Если и существовала вероятность того, что дороги превратятся в месиво, то я знала, моя безопасность зависит от меня. Люди глупо рискуют в непогоду, и большая часть работы Курта была связана с людьми, совершающими глупые поступки.

Тем не менее, обычно он предупреждал меня, что ему нужно уехать.

Я повесила куртку на крючок у двери, прошла на кухню и вытащила из сумочки телефон, прежде чем бросить ее на островок.

Я проверила, нет ли пропущенных звонков или сообщений от Курта.

Ничего.

— Курт! — крикнула я, бросая телефон на сумочку.

— В спальне! — услышала я.

— Странно, — пробормотала я и двинулась в прихожую, вверх по лестнице и в спальню.

Как обычно, в доме повсюду горел свет, хоть Джейни и не было.

Включая спальню, хотя в открытой двери ванной света не было.

И Курта нигде не было видно.

— Курт! — снова позвала я.

— Здесь, — услышала я низкий голос, доносящийся из гардеробной.

Очень странно.

Гардероб у нас был небольшой, Курт сделал его исключительно функциональным, но симпатичным, однако, не до такой степени, чтобы размещать его фотографии в каком-нибудь журнале, потому что это просто не в стиле Курта.

Или моем.

Но он был все же лучше того, что у меня был на маяке (точнее, его почти не было), и поскольку ни я, ни Курт не испытывали страсти к шопингу, нас все устраивало.

Я двинулась к гардеробной, но в дверном проеме остановилась как вкопанная.

— Что происходит? — прошептала я.

Я глядела на Курта в углу гардеробной, лежащего на боку среди мешанины его ботинок и кроссовок, он обнимал своим длинным телом Полночь, дрожащую до такой степени, что я задалась вопросом, не в шоке ли она.

— Грянул гром, и она, очертя голову, рванула сюда, — ответил Курт, не двигаясь с места, обнял нашу собаку и погладил ее с головы, уткнувшейся в плечо Курта, до хвоста. — На самом деле ей уже лучше. Она стонала, Кэди, и, черт возьми, это был самый отвратительный звук, который я когда-либо слышал. Я не могу ее бросить. Если я хотя бы пошевелюсь, она снова начнет издавать этот звук.

Я подошла к ним, опустилась на колени и мгновенно свернулась вокруг Полночи, переплетаясь с Куртом, и тут я всем телом ощутила ее дрожь.

Пока Курт ее гладил, я обняла ее одной рукой и крепко прижала к себе.

— Судя по твоей реакции, раньше ты такого не видела, — заметил Курт.

Я отрицательно замотала головой.

Я увидела, как выражение его лица сменилось с озабоченного на такое, что, не знай я его, оно бы меня испугало.

— Что бы эти ублюдки с ней ни сделали, они хорошенько постарались.

— Может, вызвать ветеринара? — спросила я.

Я поняла, насколько все плохо, когда он тут же ответил:

— Я ждал, когда ты вернешься домой. Все настолько плохо, что я не мог ее оставить, даже если телефон лежит на чертовой тумбочке. Но я также не думаю, что мы должны дожидаться, пока пройдет буря. Ей нужно успокоительное.

Я молча кивнула.

— Хочешь, чтобы я позвонила или чтобы осталась с ней?

— Я побуду с ней. Позвони ты.

Снова кивнув, я наклонила голову, уткнулась лицом в ее шерсть и прошептала:

— Мы позаботимся о тебе.

Она не пошевелилась, просто продолжала прижиматься к Курту, дрожа всем телом.

Сжав ее напоследок, я осторожно отодвинулась, поднялась на ноги и как можно спокойнее вышла из гардеробной.

Только добравшись до двери спальни, я побежала.

Я позвонил ветеринару, объяснила ситуацию, сказала ей, что мы никак не можем привезти собаку в бурю, попросила ее приехать на дом, и, должно быть, голос у меня был очень испуганный, потому что она согласилась. Пока мы ждали прибытия ветеринара, я оставалась с Куртом и Полночью, держа телефон при себе.

Когда раздался звонок в дверь, Курт решил оставить меня с ней. К тому времени мы уже знали, что, позвонив, поступили правильно, потому что хоть буря еще и не утихла, но раскатов грома слышно не было, а Полночи все никак не становилось лучше.

Когда Курт стал от нее отодвигаться, пронзительный плач раздался снова, и, услышав его, я почувствовала, как уши начали кровоточить.

Устремив глаза на Курта, в которых, как я знала, плескалось дикое беспокойство, я попыталась помешать ему двигаться.

— Я пойду, — сказала я ему.

— Вернусь так быстро, как только смогу, — пробормотал он и стремительно ушел.

Когда его не стало, Полночь завыла так, словно ее застала врасплох внезапная и сильная боль, и она на животе отползла в угол, забившись в него и спрятав морду под лапами.

Я прижалась к ее спине и обняла, бормоча: