Время перемен

За Евой с грохотом захлопывается дверь, слышно, как закрывается дверца машины, заводится двигатель, а потом наступает тишина.

Я так и стою на четвереньках посреди кухни: одна рука протянута в сторону сбежавшей дочери, а вторая прижимает к полу пакет с презервативом.

Сбросив оцепенение, я издаю тихий стон, который постепенно становится все громче и переходит в отчаянный вой.

Мутти подползает на коленках сзади и крепко меня обнимает.

* * *

Мутти приводит меня в гостиную и усаживает в глубокое кресло, дает в руки бокал «Ягермайстера» и снова опускается на колени, чтобы разжечь камин. Харриет сидит рядышком и с подозрительным видом фыркает носом.

Смотрю на худенькую спину Мутти, наблюдаю, как она возится со щепками для растопки, и, отхлебывая напиток, время от времени вытираю нос рукавом. В последнее время я пристрастилась к шардоне, но прекрасно понимаю, что Мутти хочет меня поддержать, и за это ей благодарна. Мутти – настоящий друг. Постепенно по телу разливается тепло, и, поджав колени, я погружаюсь в бархатные объятия уютного кресла.

В камине начинает потрескивать огонь, все ближе подбираясь к поленьям. Мутти кладет кочергу на пол, вытирает руки и поднимается с колен, а затем усаживается в кресло напротив. Харриет неотступно следует за ней и укладывается Мутти на ноги. Я с немым укором смотрю в задумчивые карие глаза собаки, пытаясь пробудить в ней чувство вины и заставить подойти ко мне. Но Харриет не реагирует на мои ухищрения и, тяжело вздохнув, закрывает глаза, устроившись поудобней.

– Ну что ж, могло быть и хуже, – говорит Мутти, протягивая руку за бокалом.

– Это как же?

– Еву не взяли под стражу.

– Ах, да, разумеется.

– И, по крайней мере, она предохраняется.

– Что ты говоришь, Мутти!

– А ты бы предпочла, чтобы она занималась сексом без предохранения?

– Лучше бы она им вообще не занималась.

– Ты права.

– Может, именно сейчас она именно сексом и занимается, – еще больше растравляю себя я.

– Вряд ли это долго тянется.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что Эрик – новое увлечение. На прошлой неделе я слышала, как она мило щебечет с Луисом. Мы обе понимаем, что с Луисом Ева не спит, потому что он живет в Хенникере.

– О господи! Значит, Ева знакома с Эриком всего неделю, а он уже успел затащить ее в постель?

Мутти в задумчивости смотрит на меня, постукивая пальцами по столу.

– Ну, что еще? – Я не в силах сдерживать раздражение.

– Ты намерена поставить в известность Роджера?

– Я должна рассказать ему о раскуривании травки или о презервативах в ранце нашей дочери?

– Обо всем, – спокойно заявляет Мутти.

Одним глотком осушаю бокал, и Мутти тут же поднимается с места, берет хрустальный графин и снова его наполняет до краев.

– Нет, невозможно. Если Роджер узнает, сразу потребует, чтобы Ева жила с ним.

– Считаешь, это плохо? – Теперь Мутти наполняет свой бокал.

– Ужасно! Такой вариант даже рассматривать не хочу!

– А почему?

– Не могу представить свою жизнь без Евы. Как подумаю, что она уедет от меня… Именно по этой причине так и не перезвонила Натали Дженкинс.

Рука Мутти вместе с графином застывает в воздухе:

– Что ты сказала?

– А что такое? – Я готовлюсь к обороне, но уже поздно: слова сорвались с языка, и теперь придется все выкладывать начистоту.

– Что ты только что сказала? – настаивает Мутти.

Я с виноватым видом рассматриваю язычки пламени в камине.

– Если я правильно поняла, Натали Дженкинс тебе звонила? – Мутти водружает графин на стол и, подбоченившись, смотрит на меня в упор. – Признавайся, Аннемари!

– Да в чем? – лепечу я.

– Рассказывай, зачем она звонила!

– По поводу занятий Евы в ее школе. Натали заметила девочку еще в Кентербери, Ева произвела на нее хорошее впечатление. Натали хочет, чтобы мы приехали к ней, и тогда она оценит Евины возможности.

– А ты, значит, ей не перезвонила? – Мутти будто не верит своим ушам.

Я с несчастным видом качаю головой и кажусь себе беззащитным ребенком перед надвигающейся волной гнева Мутти.

– Аннемари-Констанция Циммер! Натали Дженкинс – трехкратный призер Олимпийских игр! Почему же ты ей не перезвонила? О чем только думала?

Мутти некоторое время не сводит с меня пристального взгляда, а потом откидывается на спинку кресла:

– Слушай меня, Аннемари! Нам на голову свалилась удача, которая решит проблемы с лошадью для Евы, с парнем и школой… Да вообще абсолютно все!

– Наверное, – бормочу я.

– Тогда почему у тебя такой кислый вид?

– Потому что Ева мой единственный ребенок, и других уже не будет. А я – никуда не годная мать.

– Ох, милая, успокойся! Ничто не может разрушить близость между вами. Посмотри, тебе уже сорок, а мы по-прежнему живем вместе.

– Мне еще нет сорока, всего тридцать девять! – Мутти только фыркает в ответ и машет рукой. – И потом до своего возвращения я двадцать лет жила вдали от тебя.

Осознаю всю мелочность и никчемность этих слов, но кому хочется выступить в роли сорокалетней неудачницы, всю жизнь просидевшей у маминой юбки?

– Думаешь, мне было легко отпустить тебя на тренировки с Марджори? – подается вперед Мутти.