Читаем Время перемен полностью

Цепляясь за отжившие стереотипы, не желая расставаться с принципом своей монополии на истину, хрущевское руководство не сумело мобилизовать надежные силы поддержки и в интеллигентных слоях общества: от обществоведов ожидали угодничества, а не рекомендаций, а художников, писателей, академиков непрестанно поучали с административных высот; неугодные мысли и непонятные художественные формы объявлялись государственно опасными.

За провал реформы особую ответственность несет интеллигенция. Конечно, сталинизм насильственно разорвал «связь времен», преемственность гражданских и культурных традиций российской интеллигенции, частое чередование «оттепелей» и «заморозков» в последующий период не способствовало их восстановлению. Но привычка подчиняться первому, хотя теперь уже и не такому страшному окрику вошла в кровь; она «срабатывала», когда была развернута травля Б. Пастернака в 1958 г., когда под лозунгами борьбы с «абстракционизмом» в 1962–1963 гг. «вся королевская рать» от литературы и искусства ринулась на защиту своих привилегий, когда в Ленинграде за «тунеядство» был осужден поэт И. Бродский. Не на высоте оказался и корпус консультантов – научная «обслуга», призванная вырабатывать концепции перемен, но зачастую лишь потрафлявшая вкусам и предрассудкам «начальства».

Общество в целом остро нуждалось в реформах – и не знало, как их вести дальше, было потрясено разоблачениями, но не умело их осмыслить, да и лидер, произносящий бесконечные речи и все чаще увлекавшийся несуразными проектами, со временем стал проигрывать в массовом сознании в сопоставлении с небожителем…

Кто может сказать, насколько жестко был предопределен неуспех реформ 50 – 60-х гг. и последовавший за ним продолжительный период «застоя»? В истории бывало не раз: за реформой, не доведенной до конца, не оправдавшей надежды одних и вселившей страх в других, следует контрреформа.

И все-таки… Главным результатом бурного и противоречивого десятилетия, без сомнения, была невозможность, немыслимость возврата к сталинизму, по крайней мере в его подлинных, «полных» формах.

Но и это не полный итог. Ведь именно в те годы были брошены в землю семена нового социального и политического мышления. Подвергнуты своеобразной «выбраковке» старые методы, при помощи которых рассчитывали решить новые проблемы. Развеяно немало иллюзий. Начали формироваться новое знание и новые нормы социального поведения. В общественную жизнь вошло поколение, не знавшее тотального страха, способное учиться понимать собственное общество и перестраивать его.

Через два десятилетия эти семена дали всходы.

1988

Погружение в трясину. Акт первый: 1964–1968[445]

Пришли иные времена

При сопоставлении «первого послесталинского» десятилетия с последующими периодами в глаза бросается различие: бурные приливы и отливы и вроде бы остановившееся время. Но различие глубже. В 50-е гг. общая картина выглядела так: политически незрелое и инертное, только начавшее пробуждаться после кровавого террора общество и власть, непрерывно экспериментирующая, ищущая – хотя и неумело, непоследовательно – выходы из глухих тупиков сталинизма. После октября 1964 г. все поменялось. Представления властей о должном и допустимом становились все более консервативными, а их поведение – охранительным. Общество же созревало и прозревало, начинало искать выход на поприще социальной и политической активности: без этого были бы невозможны март 1985 г. и перестройка.

В октябре 1964 г. изображения Н. Хрущева были повсеместно заменены портретами Л. Брежнева и А. Косыгина, разделивших между собой его посты. Это была главная и, по существу, единственная перестановка в верхнем эшелоне власти. Чуть позже ушел А. Микоян. Но в общем состав центральных партийных органов изменился очень мало. Смена политического курса при минимальных кадровых перемещениях в верхних эшелонах власти – такова отличительная черта октябрьского переворота 1964 г. Из этого, видимо, можно заключить, что поддержка в верхах линии, заявленной на ХХ и XXII съездах партии, в последние годы постепенно ослабевала и держалась преимущественно на Хрущеве, его личном влиянии и авторитете постов, которые он занимал. Ушел Хрущев – ушла политика, проводившаяся при показном единодушии. Не существовало демократических механизмов, способных предотвращать аппаратные перевороты.

Сталинизм дал руководителям партгосаппарата огромную власть над согражданами и завидные привилегии, и решения ХХ съезда вернули ощущение личной безопасности. Теперь, консолидировавшись как социальный слой со сравнительно устоявшимся составом и установленными им самим способами пополнения (анкетно-аппаратный отбор, выдаваемый за «ленинские принципы подбора кадров»), они чувствовали себя гораздо увереннее.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека журнала «Неприкосновенный запас»

Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами
Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами

Эта книга — увлекательная смесь философии, истории, биографии и детективного расследования. Речь в ней идет о самых разных вещах — это и ассимиляция евреев в Вене эпохи fin-de-siecle, и аберрации памяти под воздействием стресса, и живописное изображение Кембриджа, и яркие портреты эксцентричных преподавателей философии, в том числе Бертрана Рассела, игравшего среди них роль третейского судьи. Но в центре книги — судьбы двух философов-титанов, Людвига Витгенштейна и Карла Поппера, надменных, раздражительных и всегда готовых ринуться в бой.Дэвид Эдмондс и Джон Айдиноу — известные журналисты ВВС. Дэвид Эдмондс — режиссер-документалист, Джон Айдиноу — писатель, интервьюер и ведущий программ, тоже преимущественно документальных.

Джон Айдиноу , Дэвид Эдмондс

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Политэкономия соцреализма
Политэкономия соцреализма

Если до революции социализм был прежде всего экономическим проектом, а в революционной культуре – политическим, то в сталинизме он стал проектом сугубо репрезентационным. В новой книге известного исследователя сталинской культуры Евгения Добренко соцреализм рассматривается как важнейшая социально–политическая институция сталинизма – фабрика по производству «реального социализма». Сводя вместе советский исторический опыт и искусство, которое его «отражало в революционном развитии», обращаясь к романам и фильмам, поэмам и пьесам, живописи и фотографии, архитектуре и градостроительным проектам, почтовым маркам и школьным учебникам, организации московских парков и популярной географии сталинской эпохи, автор рассматривает репрезентационные стратегии сталинизма и показывает, как из социалистического реализма рождался «реальный социализм».

Евгений Александрович Добренко , Евгений Добренко

Культурология / История / Образование и наука
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже