Время первых. Судьба моя – я сам…

Сейчас, когда я на пенсии, для меня предпочтительнее всего профессия художника, хотя, по правде говоря, мне до сих пор ночами то и дело снится, будто летаю – то на самолете, то на космическом корабле.

Вот я и живу такой «двойной» жизнью: одна ее половина принадлежит небу, космонавтике, а другая – земле, живописи. Всего я написал около двухсот картин. В 1965 году меня приняли в Союз художников СССР, а с 2004 года я – почетный член Российской академии художеств. В содружестве с художником-фантастом Андреем Соколовым мы создали ряд почтовых марок на космическую тему.

Интересно, что в 1965 году при приеме в Союз художников СССР председатель этого союза Екатерина Федоровна Белашова назвала меня лучшим космонавтом-художником и лучшим художником-космонавтом.

Космические пейзажи очень красивы, но все равно земные – гораздо более многообразные. Пусть в космосе каждую секунду что-то меняется, на Земле все-таки лучше. Постепенно я начал рисовать не только ракеты, но и корабли, просто пейзажи. Я много копировал Айвазовского, Шишкина, других художников. Очень люблю Айвазовского, его морские бездны, корабли, терпящие бедствие, прибрежные пейзажи… У него на картинах запечатлены корабли, и, рассматривая именно его живописные полотна, начинаешь понимать, как много значит в искусстве точное знание предмета.

У меня теперь тоже много сделано работ на морскую тематику. Однажды я совершенно случайно оказался в городе Хеда, расположенном на берегу океана, недалеко от Токио. Туда в 1854 году пришел из Кронштадта фрегат «Диана» с первым нашим послом, адмиралом Путятиным. И на рейде корабль был разрушен цунами. Остались там наши моряки. Из обломков они стали строить новый корабль, построили хорошую двухмачтовую шхуну водоизмещением порядка ста тонн. Интересно, что конструктором был Александр Федорович Можайский, тогда капитан 3-го ранга, который потом сделал первый российский самолет. Вместе с японскими рабочими они сделали шхуну, назвали ее «Хеда», и вот оставшаяся команда, шестьдесят человек, ушла во Владивосток.

Я вырос в Калининграде, я видел парусники многих стран, собрал много литературы, а история с Дианой меня поразила. Я нашел чертежи фрегата «Диана», восстановил полностью такелаж на чертежах и сделал картины: «Диана в Балтийском море», «Шторм в Северном море», «Диана в Тихом океане», «Диана в Индийском океане»… Дальше – «Разрушение Дианы» и как на «Хеде» моряки российские возвращаются во Владивосток. Получилась целая серия картин – вот у меня откуда такое отношение к парусу.

Я всю жизнь занимаюсь исследованиями и знаю много замечательных кораблей. И «Седов», и бриг «Товарищ», и «Крузенштерн», это чудо крылатое – корабли, которые сейчас мы уже не построим. Сейчас у нас утеряно все, что делали раньше. «Меркурий» во Владивостоке, «Седов» и «Крузенштерн» – вот там ребят чему-то учат. Но ведь это суда не наши – постройки Германии, переданы нам по репарациям. А мы не строим… Восстановили, по-моему, «Орел» в Санкт-Петербурге – хорошую сделали копию, но ведь это один корабль на всю страну! По технологии парусник построить гораздо сложнее, чем сделать железный корабль. Даже на «Крузенштерне» железные мачты и двигатели помимо парусов, а это уже совсем другой настрой экипажа. Он понимает, что в случае чего можно паруса смайнать и пойти под двигателями.

У меня есть картина, на которой изображен корабль «Космонавт Юрий Гагарин». Таких кораблей – водоизмещением в 45 000 тонн – в мире не было. Он больше, чем «Титаник» или «Куин Мэри». Но «Куин Мэри» сейчас стоит в Лос-Анджелесе, а наш корабль друзья из Украины отогнали в Индию и распилили на металлолом по цене в 120 долларов за тонну. Это был уникальный корабль. Я долго над ним работал по чертежам. Я хочу, чтобы люди знали, что у нас было, и что мы по дури потеряли. Много на этом честные люди не заработали. Заработали те, кто запачкал, как говорят на Украине, свои руки салом. Это очень обидно, но люди должны знать этот корабль, и я его изобразил на своей картине.

Наверное, как бы ни была прекрасна Земля из космоса, какие-то подробности нашей жизни на планете трогают сердце острее, чем самые величественные виды. Одна из моих картин называется «Отчий дом». На обороте этого холста я сделал приписку: «Был построен дедом и отцом в 1926 году, отобран в 1936 советской властью». Эту картину я написал, когда в очередной раз, в середине 2000-х, приезжал на Родину. Есть у меня картины «Река детства», «Дом детства»… В них вроде бы ничего такого нет, но они пережиты душой. Я их писал по-другому, и мне хотелось бы, чтобы люди увидели лирику ребенка. От них становится печально и радостно…