Время первых

Космонавты узнали голос Юрия Гагарина.

– Очень красивое, – коротко ответил Павел.

И склонил голову к другому иллюминатору, где во всей красе уплывала вниз Земля. В просветы между облачностью он увидел коричневые горы, зеленоватые лесные массивы и покрытые снегом равнины.

– Машина работает отлично, – снова подбодрил Гагарин. – Траектория полета – расчетная.

«Это хорошо, – подумал Павел. – Теперь все зависит от нас с Алексеем, от наших знаний и навыков».

И снова послышался голос с Земли. На этот раз говорил Королев:

– Я Двадцатый! Счастливого пути!

– Спасибо! – ответил командир.

Первые полторы‑две минуты полета Беляев с Леоновым не решались пошевелиться, разве что слегка крутили головами. Во‑первых, большая перегрузка буквально вдавила их тела в кресла. Во‑вторых, внимание было полностью поглощено процессом взлета и контролем бортовых приборов. Наконец, в‑третьих, оба испытывали колоссальное волнение.

На исходе второй минуты от корабля отделились двигатели первой ступени – вначале космонавты почувствовали это по легкой тряске, а мгновением позже сработала световая и звуковая сигнализация.

Тут же оба заметили всплывший откуда‑то снизу карандаш.

«Невесомость», – догадался Алексей и, подняв руку, подтолкнул его. Оставаясь на месте, карандаш закрутился вокруг своей оси.

Переглянувшись, космонавты заулыбались.

– Заря, я – Алмаз. Есть небольшие вибрации, но все приборы и системы работают в штатном режиме, – доложил Беляев. – Самочувствие отличное.

– Поняли вас, Алмаз.

В первом полете «Восхода» над головой Владимира Комарова имелся только один щиток – основной пульт управления кораблем. На «Восходе‑2» над головой командира Павла Беляева появился второй – пульт управления шлюзовой камерой. И разместили его конструкторы таким образом, чтобы при случае оба члена экипажа без труда могли дотянуться до его кнопок и тумблеров.

Для того чтобы один из космонавтом успешно вышел в открытое космическое пространство и выяснил возможности работы человека вне кабины корабля, экипажу требовалось произвести около двухсот пятидесяти манипуляций с органами управления.

Павел скользнул взглядом по надписям на втором пульте. «Люк ШК», «Клапан ШК», «ШК»… И мысленно представил, как переключает один тумблер, второй, третий… Как внутри шлюзовой камеры загорается матовое дежурное освещение, как плавно открывается входной люк шлюзовой камеры, как его товарищ входит в ограниченное пространство, и перед ним остается последняя «дверь», за которой пребывает холодный мрак и полная неизвестность…

Внутри герметичной кабины на космонавтов «смотрели» теле– и кинокамера. Земля наблюдала все, что происходило на борту корабля: как вели себя космонавты, что делали. В любую минуту с Командного пункта мог поступить вопрос, приказ или совет по дальнейшим действиям.

– Как идет привыкание к невесомости? – послышался голос Германа Титова.

– Привыкаем, – кивнул Беляев.

Он понимал подоплеку данного вопроса. После дебютного полета Юрия Гагарина всем последующим экипажам на «привыкание» к невесомости отводилось по одному витку вокруг Земли. Программа полета Беляева и Леонова отличалась от всех предыдущих: выход в космос Алексей должен был осуществить на стыке первого и второго витков. Это означало, что времени в их распоряжении имелось значительно меньше, и Герман своим вопросом намекал на скорый старт подготовки к выходу.

Павел освободился от привязных ремней и, чуть приблизившись к приборной доске, глянул на показания давления, состава дыхательной смеси, температуры, влажности…

Показания держались в пределах нормы. Записав их в бортовой журнал, он заметил, что товарищ также отстегнулся от кресла и плавает по тесному пространству кабины…

Корабль к этому моменту уже находился над Камчаткой.

– Ну и как ощущения? – справился Беляев.

– Все в порядке, командир! – с улыбкой ответил неунывающий Алексей.

В кабине было тихо. Лишь слабый шум работающих вентиляторов да монотонное тиканье бортовых часов слегка нарушали полную тишину.

Отразив гладким бортом последние лучи солнца, «Восход‑2» вошел в густую тень Земли.

Павел включил освещение. В кабине стало светло и уютно.

– Ну что ж, Леша, пора?

Тот с готовностью кивнул:

– Начнем…

* * *

Напряжение первых и самых ответственных минут полета спало, но на командном пункте по‑прежнему царила рабочая обстановка. Офицеры и специалисты через равные промежутки времени докладывали со своих рабочих мест:

– Двенадцать минут – полет нормальный.

– Параметры систем управления кораблем – в норме.

– Корабль достиг заданной орбиты. Скорость полета – расчетная. Высота… – докладывавший специалист на пару секунд замешкался.

– Что там с высотой? – спросил Королев.

– Немного выше расчетной.

– Назовите конкретную цифру!

– Четыреста девяносто пять километров.

– Это может помешать выполнению задания? – заволновался Каманин.

Точного ответа на этот вопрос пока никто не знал.

Уточнив новую орбиту, Шаталов переключился на внешнюю связь:

– Алмазы, я – Заря. Вы на орбите. Доложите о готовности к работе.

– Заря, я – Алмаз. Готовы приступить к выполнению задания.