Время подонков: хроника луганской перестройки

Одновременно с его словами, в меня вместо пива, будто бы влили помои. Я отодвинул от себя кружку с пивом, и хотел сказать что-то резкое собеседнику. Но в это время за стойкой бара появилась женщина. Она окликнула Семерчука:

– Роман! Ты занят делом?

– Да. Знакомого встретил. Сейчас подойду, – и пояснил мне, – это моя жена. Я у нее, вроде, муж, а по-настоящему, наемный работник.

Все-таки в советское время он неплохо заучил марксистскую политэкономию и еще помнил ее постулаты.

– Она ж украинка. Почему обращается к тебе по-русски?

– На украинском языке мы говорим только тогда, когда собираются несколько украинцев. А в обращениях с клиентами, говорим по-английски и по-русски. Украинский язык здесь никому не нужен. А как живет моя бывшая жена?

– Нормально.

– Она вышла замуж?

– Точно не знаю, но, вроде, не замужем.

– Детей хочется увидеть, а денег у меня нет. Они уже взрослые. Мне хозяйка почти ничего не платит. Говорит, что мужу не надо платить зарплату. Вот, если бы я вошел в долю этого бара, то мог бы получать дивиденды. Мы бы с женой заключили соответствующий брачный контракт. Ты не знаешь, не продала ли моя жена дом, построенный мною, квартиру, полученную мною?

– Этого я не знаю.

– Я же при разводе ничего не взял с нее, не стал делить имущество.

– Но и она не стала делить деньги, полученные тобой от отца.

– Да. Но сейчас у меня нет денег, и я ей ничего не могу дать. А в решении суда написано, что вопрос о дележе имущества подлежит отдельному рассмотрению. Вот я думаю, отсудить свою долю и вложить в этот бар, мы его расширим, тогда появятся у меня деньги, и я могу часть их отдать обратно… детям.

В мою душу вслед за помоями полилась грязь. Я хотел встать и взять Семерчука за грудки, но из-за стойки послышался женский командный крик:

– Роман! Иди сюда! Где салфетки?!

Роман испуганно вскочил и, пробормотав:

– Подожди. Сейчас вернусь, – и побежал на зов жены-хозяйки.

Последние слова Семерчука я уже не мог спокойно слушать. Команда жены не позволил мне схватиться с ним, но помогла мне уйти от высказывания резких, самых ярких слов в русском языке, в адрес бывшего знакомого, а может и врезать ему по роже. На душе было муторно, как после большой пьянки со скандалом. Мутный осадок грязи появился в душе, и я, не допив кружку пива, обратился к Борису:

– Боря! Пойдем отсюда!

– Но твой друг, говори с ним…

– Пошли!

Борис недоуменно смотрел на меня – почему я не хочу попрощаться со своим другом. Но часто с наибольшим усердием друзья помогают нам делать ошибки. Может и я ее сделал? Борис разочарованно закрыл свой блокнот.

Мы вышли на улицу. Снег с дождем закончился. В стороне от тучи засветились звезды. Борис рассуждал о том, какие иногда бывают неожиданные встречи, которые дают материал для журналистской работы. Но я ему не отвечал, я его слушал и, наконец, предложил:

– Боря! Давай зайдем еще в один бар?

Борис с пониманием ответил:

– Ты ж не допил пиво. Надо допить его в другом месте.

Все-таки мы мыслим по-разному. Он, впитавший капитализм всей душой, конкретнее меня, у которого на душе остались несмываемые родимые пятна социализма.

Мы зашли в бар, и я направился вместе с Борисом к стойке. Не успел Борис сделать заказ, как я распорядился:

– Водки!

Борис посмотрел на меня удивленно – я ж пил пиво и не допил его? Надо полностью выпивать то, за что заплачены деньги. Тем более это были его деньги – он меня угощал. Бармен – пожилой мужчина, взял бутылку с цветистой этикеткой. Я по-латыни успел прочитать – «Граппа». Я махнул рукой – оставь на месте и показал на бутылку, где прочитал, так же по латыни «Смирновская». Бармен послушно взял указанную бутылку, потом взял пятидесятиграммовые рюмки и стал наливать в одну из них водку. Когда он заполнил одну рюмку и хотел налить во вторую, я отодвинул рюмку, предназначенную, мне и взял большой фужер, грамм на двести. «Равняется нашему русскому граненному стакану». – удовлетворенно отметил я про себя. Бармен вскинул мохнатые брови вверх, но ничего не сказал – права человека, то есть мои, надо уважать и налил водки по черточку фужера вверху. Борис, с молчаливым удивлением, глядел на меня. Может, он про себя решал вопрос – осилю я эту порцию водки, или нет? Я взял фужер и обратился к Борису:

– Давай, выпьем, за самое лучшее на Земле!