Время покупать черные перстни

А Мокшей попятился, попятился да и хлопнулся об пол задом, точно кто подножку ему подставил. Потом-то он так и говорил, а пока всякую речь потерял. Только - а, а, а. Как баран блеет, а сказать ничего не может. Из темных же сеней грубый голос:

- Кто тут у меня сажи просил?

И выдвигается на порог черная тень. Выдвигается тень, а дверь за нею сама собой затворяется.

Переплыла черная через порог и посреди избы, освещенной лишь только бликами печного огня, остановилась. Остановилась так, ровно бы отгородила собой Корней: подержись, дескать, покуда в сторонке - не мешайся в мою затею.

Не стал, понятно, Корней вперед заскакивать. Со спины увидал он, как откинула черная свой монаший башлык на заплечье и... перед Тишкиным собранием мелко затрясла седой головою, давно поминаемая лишь в разговорах, ведьма Стратимиха. И еще увидал Корней, как Тишкины застольники в один миг отрезвели. Было отчего. Лицо ведьмы напоминало собой чаговый нарост, снабженный обрубком суковатого носа. Кто-то страшно озорной нахлобучил на этот березовый гриб взамен волос пучок сухой травы, на месте глаз проковырял топором две дырки, вставил в них по курьему яйцу, прорубил с размаху широченный рот и всю эту жуть насадил на комель сосны, приладил кой-какие руки-ноги, вдохнул в это несообразное с человеком творение проворную живность и отпустил пугать православный народ. Затянутые сплошными бельмами глаза Стратимихи не могли видеть. Однако же ведьма глядела. Чем? Да может, у нее под косматой волоснею был третий глаз. Во всяком случае, Тишкина свора почуяла себя пойманной, и не мурашки, а целые тараканы забегали у каждого по спине.

- Ну вот, - сказала старая молодым голосом. - Передавал мне Корней Евстигнеич, что мало вам облика вашего, хотелось бы исключением заделаться? - спросила она со строгостью, на которую нельзя было не ответить.

И спрашиваемые закивали, затакали испуганными курами:

- Так, так, так...

- Ну, коли так, будь по-вашему. Только вот какая загвоздка у меня получилась: сажа наговоренная случайно рассеялась мной по дороге. Она ж у меня не простая - человеческая! Я ее добываю на пожарищах, ежели кто из людей сгорел. Такая вот трудность у меня имеется. Но когда вам невтерпеж, то дело можно поправить: пустить на сажу кого-нибудь из вас.

- Это как же? - вякнул с полу Мокшей.

- Очень просто, - ответила Стратимиха.- Взять хотя бы тебя, завалить, подушкой придавить, чтобы от визга твоего не оглохнуть, а потом - мелкими кусками на противень и в печку. Погляди, какая нынче тяга. И акку-рат буря от села идет. Ни один обзоринец не учует смраду горелого. А обзоринцам, когда паводок сойдет, можно будет доложить, что тебя какой-то, мол, нечистый, на падору[15] глядя, в тайгу уволок и обратной дороги не показал...

Покуда разъясняла Стратимиха Семизвону этакую страсть, у Мокшея от трясучки губища на грудь отвалилась. Так что в защиту свою ничего не мог сказать. А тут еще Прохор-богомаз поторопился одобрить бабкино предложение:

- Да о нем никто и справляться не станет. Он же осточертел всем со своей поэзией. Такую хреновину прет, какую всякий мужик мизинцем придумает, только совесть отними и все... и готов сочинитель.

- Да еще лезет с нею за дармовой стол, - с непонятной обидою пробубнил Тиша Глохтун.

А Нестор Фарисей, так тот ажно подскочил, чтобы Стратимиха наглядней его узрела да поняла: хотя и плюгав он и росточком целого полуметра до Дикого, скажем, Богомаза не добрал, не страдает от присутствия на Земле Мокшея во всю душу.

- Ведь сколько песельников он загорланил,- указал Фарисей на Семизвона.

- Это уж та-ак,- колыхнул толстыми щеками Тиша Глохтун.- Спросить насчет Мокшеевой совести, так на том месте у него и собака не ночевала. Нету у него того места...

- А у тебя? - завизжал балалаешник, потрясенный скорым судом недавних друзей больше, чем самим предложением ведьмы.- У тебя-то... кто ночевал?! Дева Мария, что ли? Да она бы от твоего сала век бы не отмылась. Вот из тебя-то, из борова, самая липкая сажа и получится...

- А ведь и правда, - повернулся до Тихона Дикий Богомаз.- Из Мокшея больно сухая выйдет, обсыпаться начнет. А из тебя как пристанет, так другой раз и мазаться не надо будет...

Но Тишу ни капли не смутил Прохоров сказ.

- Интересно, - прогудел он.- Навазякаешься ты моею сажею, а до кого потом пить-гулять пойдешь? До Мокшея, что ли? Иди, иди. Он тебя угостит, чем кобель пакостит... А насчет того, кого следует на противень да в печь, так тебя - самое время. Все одно ты перед своею голой барыней скоро сбесишься. И сажа из тебя бешеная получится. Лучше давай, пока не поздно...

- Ну, Тиша! Какой ты все-таки умный, - подхватился с полу Мокшей, пересел на лавку и приобнял Глохтуна за жирную спину.- Чо ты, паразит, вякаешь? - тут же напустился он на Прохора.- Ой, Богомаз! Беда с твоей головою! Беда... Я, конешно... грешен. Но я грешен перед мужиком. А ты?! Ты ведь создателя под черта малюешь! И впрямь долбанет он тебя по башке...

- Все к тому идет,- поимел глупость Фарисей оказать прорицателю поддержку, чем и просадил Богомаза до самой сердцевины.