Время полдень

— Основное свойство такого города — быстро менять место. Все сооружение демонтируется столь же быстро, как и собирается. По мобильности оно не уступает поселку из традиционных вагончиков. Но согласитесь, если ячейки выполнить в виде вагончиков, то нам придется транспортировать по протяженным дорогам, рекам огромную кубатуру, пустоту, воздух. Поэтому ячейки будут создаваться по типу спичечного коробка, с выдвижными блоками. Как матрешки!.. Или складными… Так завозятся на Север цистерны, свернутыми в сверхплотные спирали. Довезли — распускают, превращают в гигантские цилиндры… В компактном, упакованном виде — в бутоне — ячейки забрасываются на северный полигон и здесь, наподобие цветка, обретают конечную форму…

Завьялов кончил, выхватил слайд. Зажгли верхний свет, под которым закраснел стол под скатертью, с непременным болванообразным графином, трибуна с бронзовыми багетами, вся клубная красота, с призывами, с буровыми, с лепной потолочной виньеткой, размоченной ржавой сыростью.

Ведущий обсуждение, вспыхивая победно очками, звякал о стакан графинной пробкой, похожей на рыбий пузырь.

— Нас сейчас познакомили с экспериментальным проектом города для нас, северян. Каким его мыслят товарищи архитекторы. Тут, конечно, есть много спорного, но без этого и не бывает, потому что вы знаете, что истина, как говорится, рождается в споре. И нам хочется, чтобы вы выступали со своими пожеланиями, замечаниями. Я думаю, это будет полезно и для нас, и для самого архитектора… Пожалуйста, кто хочет?.. Какие будут вопросы?.. Пишите записки!

Выступали, подходили к столу, погружались в трибуну. Кто-то хвалил. Кто-то хаял. И Ковригин мучительно, испытывая неловкость за себя, за выступавших, за архитектора, удивлялся: как, оказывается, легко, по-домашнему, словно о пирогах с капустой, можно судить о сложнейших темах, над которыми прогорает целая жизнь, так и оставаясь непонятой, и все так-то легко, по-домашнему.

Выступала рыжая женщина, взволнованная, оскорбленная лично:

— Я вот смотрела и думала: на что это все похоже? Это какая-то посуда! Миски, кастрюли!.. И мы должны жить в таких домах? Лично я не хочу! И за детей наших тоже обидно! Неужели нашим детям придется?..

Выступал молодой, с приемами пропагандиста оратор:

— Я хочу сказать: спасибо вам, товарищи архитекторы! Спасибо от нас, северян! Именно о таких городах наш великий поэт сказал: «Я знаю, город будет, я знаю, саду цвесть!..» В конце концов сбудется то, о чем мечтал поэт, мы вырастим сады в Заполярье! Обязательно!..

Выступал нескладный, улыбающийся, ищущий поддержки у зала:

— Мне нравится, чтоб дом красиво смотрелся… Чтоб было на что посмотреть… Ну, там, колонны, что ли, или какие-нибудь, там, цветы налепили… А то посмотреть не на что… Это, конечно, я так считаю…

Затем волнообразно и барственно заполнил собой трибуну, выложив сдобно-белые, «дорогие» (как подумал Ковригин) руки, архитектор, то ли Зубавин, то ли Зубатов (Ковригин не расслышал, кто именно), и голосом бархатно-микрофонным, с лицом утомленно-красивым, «аперитивным» (определил его почему-то Ковригин), стал говорить. И Ковригин уже ненавидел его за классически-лживые интонации, за тонкую, действующую безотказно ложь.

— Я с большим уважением отношусь к фантазии моего дорогого коллеги, чье удивительное, до мелочей разработанное видение сделало бы честь любому научно-фантастическому роману. Но мои замечания относятся не столько к этому блестяще выдуманному городу, сколько к нынешним, реально существующим городам Севера, ну, скажем, к тому же Сургуту. Хотя в той же мере и к только что виденным опусам… — Он улыбался утомленно, похлопывая белыми ластами по золоченому багету трибуны.

Ковригин целил в него стальной гарпун, готовясь рассечь его мякоть, звякнуть о кость.

— Ибо все это пока что не город, — рокотал архитектор, — а — как бы это выразиться? — ремонтная база рабочей силы! Не спорю, вполне современная, в которой человек после вахты восстанавливает дневные траты. Но для гармонического бытия этого мало! И здесь достаточно говорили об этом!.. Что житель хочет от города? О чем мечтает?.. И рабочий человек вправе задать тебе, градостроитель, несколько конкретных вопросов…

Он выступал защитником этих простых трудяг, пекся об их комфорте, жизнь свою посвятил их благополучию и позволял им видеть свое утомление, свою непризнанность, свое мягкое, но настойчивое, до последнего вздоха служение им, труженикам.