Время политики

То, что есть теперь, возникло на наших глазах и, в общем-то, при нашем попустительстве. Чего-то мы не сделали. Что-то проморгали. В чем-то проявили душевную и интеллектуальную лень. Не знаю, кому как, но мне лично представляется затруднительным вполне дистанцироваться от происходящего. И это мое ощущение вполне разделяется многими из тех, с кем мне приходилось общаться последнее время.

В общем, стыдно. За многое стыдно.

Стыдно, что мы очутились в том финале известной, упомянутой мною в самом начале рождественской сказки, где мышиный король оказался победителем щелкунчика.

Другое сильное, хотя и тоже слегка стыдное чувство – это чувство надежды. Впрочем, нет, не стыдное, точнее будет сказать – стыдливое. А стыдливое оно потому, что она, эта надежда, всплывает всякий раз вновь и вновь, вопреки логике событий и вообще здравому смыслу.

Впрочем, по моему мнению, именно поэтому она, надежда, и имеет шансы на успех.

Когда-то в разгар какого-то спора – совсем не помню, о чем, да это и неважно – с моим тогдашним приятелем я в полемическом азарте сказал что-то вроде того, что твои, мол, доводы, слишком бесспорны, чтобы их можно было принять за истинные.

Что-то подобное мне иногда хочется повторять и теперь.

Эта неугомонная надежда всплывает на поверхность всякий раз, когда, например, кого-то освобождают в зале суда, когда узники возвращаются к своим семьям и друзьям, когда ты выходишь на мирное шествие и попадаешь в окружение исключительно прекрасных, наделенных осмысленностью и достоинством молодых людей, с которыми ты и связываешь эту свою надежду.

Я постоянно вспоминаю фразу Герцена о том, что «мы идем с тем, кто освобождает и пока он освобождает». Да, когда освобождают – это хорошо. Когда сажают, прессуют, пытаются что-то запретить – это плохо. И с этим надо бороться кто как умеет.

Они меняют и впредь будут менять тактику давления на свободу? Что ж – это значит, что надо менять или корректировать тактику сопротивления.

И надо быть бдительными. Впрочем, хотелось бы, чтобы бдительность не выродилась в конспирологическую мнительность. Хотя бы потому, что это было бы разрушительно для нас самих.

А нам необходимо быть веселыми, бодрыми, легкими. Потому что все самое главное – на нашей стороне. Язык, история, да и будущее им не принадлежат. Они принадлежат нам, нормальным ответственным людям современной цивилизации, для кого представления о личном достоинстве и властная потребность в творческом, а значит, в хозяйском отношении к жизни ничуть не ослабевают, а лишь дополняются новыми тонами, красками и нюансами.

Вот и будем жить дальше. Будем неутомимо искать и находить поводы для того, чтобы радоваться жизни, радоваться друг другу и друг друга радовать.

Ну и наконец.

Каждая встреча, каждый разговор, каждый период радостного, да и любого сотрудничества, каждый сочиняемый или читаемый нами текст не может не закончится прощанием, какую бы форму это прощание ни принимало.

А я вот живу, живу, но так и не «изучил науку расставанья». Хотя по опыту и по годам – пора бы вроде. Уж сколько, казалось бы, пришлось на своем веку прощаться. С родными, друзьями, периодами биографии. Даже с целыми историческими эпохами.

Но нет, я как-то не овладел ускользающей поэтикой прощаний. Поэтому какие-то этапы жизни завершаются тихо и внешне незаметно. Прощанием может считаться, например, тот или иной корпус текстов, сочиненных в тех самых времени и пространстве, в тех самых внешних или внутренних условиях, с которыми мне необходимо расстаться – по собственной ли воле или по воле бездушных обстоятельств…

Может считаться, но нет, не считается, не хочет считаться. Тексты не соглашаются становиться «корпусом». Они разбегаются в разные стороны по своим насущным делам и вообще живут своей собственной жизнью, ничуть не зависимой от суетливого и бесплодного авторского произвола.

Я не умею прощаться. А когда пытаюсь, то неизбежно впадаю в несвойственную мне патетику, которая, не успев толком выйти наружу и заговорить собственным, довольно натужным фальцетом, тут же, с моей же собственной стороны подвергается жесточайшей иронической деконструкции.

Вспомним, что слова «прощаться» и «просить прощения» одного корня. Просить прощения я умею. А прощаться получается плохо и торопливо.

Вот я и не прощаюсь. И теперь – тоже.

А вместо этого, глядя чуть в сторону, с некоторой слегка стыдливой поспешностью говорю: «Пока. Спасибо. Мне с вами было очень хорошо. Увидимся».

Конечно увидимся! Куда ж мы денемся!