Время Полицая (СИ)

От дома, которого не было, его отделяли несколько сантиметров, от двери - десять шагов. Но он не мог их преодолеть, позвонить в звонок или открыть дверь ключом. Так зэк, вцепившись руками в решетку, смотрит через нее на деревья, звезды и детей, столь близкие и столь недоступные: всего десять шагов... Разница заключалась лишь в том, что Вадик Романов был заложником свободы. Свободы, которой хватило бы на десять заключенных.

Как во сне он отлип от окна, зашел в подъезд, лег между собственной дверью и мусоропроводом. Он перестал чувствовать столь незыблемые атрибуты жизни, как собственное дыхание, мясо и шкуру. Ему было до лампочки. Совершенно. Он ведь еще днем начал догадываться, что умер. А теперь это стало настолько очевидно, что и чувствовать ничего не хотелось.

Короче, он то ли заснул, то ли, действительно, дал дуба, поскольку... Нимфы вернулись.

Их лица были спокойны и чисты, как утренняя морская гладь. Они ходили над бесчувственным телом, склонив на бок светлые головы. Собранные в хвостики волосы неподвижно лежали на их прямых спинах.

Покружив над окоченевшим парнем, они остановились и тихо встали на колени: одна с востока, другая с запада, - опустили руки на его живот и сомкнули прозрачные ладони.

Затем появился голос. Мягкий как дым и знакомый как голос матери:

Когда-то в утренней земле

Была Эллада...

Не надо умерших будить,

Грустить не надо.

Проходит вечер, ночь пройдет -

Придут туманы,

Любая рана заживет,

Любые раны.

Зачем о будущем жалеть,

Бранить минувших?

Быть может, лучше просто петь,

Быть может, лучше?

О яркой ветреной земле

На белом свете.

Где цепи тихих фонарей

Качает ветер.

А в желтых листьях тополей

Живет отрада:

Была Эллада на земле,

Была Эллада...

Вадим открыл глаза. Он лежал на спине и смотрел в бескрайнюю бездну. Всюду парили теплые, невесомые хлопья снега, и разливался матовый желтый свет. Под ним стелилась неосязаемая ватная перина. Справа на коленях стояла первая нимфа, слева - ее зеркальное отражение - их отличал лишь цвет волос.

- Откуда этот стишок, девочка? - спросил Вадим у черненькой нимфы.

- А знаю много разных стишков, мальчик, - улыбнулась рыженькая.

- Ося ей рассказал, - возразила сестра.

- А вот и нет.

- Не спорь со мной.

- Сама не спорь. Я, наверно, лучше знаю.

- А я, наверно, дурочка.

- Может быть.

- Сама такая.

И они наполнили пространство хрустальным смехом.

"Господи! - Не поворачивая головы, Вадим покрутил глазами. Действие происходило в доме, которого нет: ни единого предмета, только снег. Странное пушистое покрывало под спиной, странная компания и полное бесчувствие: ни дыхания, ни кожи, ни осязания: - Как я сюда попал?"

- Э, - он подал голос. - Может, познакомимся? А, красавицы?

- Называй ее рыжиком, - сказала черненькая, кивнув на сестру. - Ей нравится.

И девчонкам стало еще веселее. Вадик улыбнулся:

- А тебя?

Она пожала плечами:

- Как хочешь, так и называй.

- Откуда ты знаешь Осю, рыжик? - спросил он.

- Я всех знаю. - "Рыжик" провела пальцем по его сломанному носу. Даже знаю, кто обломал тебе свисток.

Вадима мгновенно пробрал приступ младенческого смеха.

- ... Ну и кто же? - спросил он, нахохотавшись.

- Сережа.

- Угадала! - похвалил Вадим. - Что вы еще про меня знаете?

Девчонки не ответили. Вновь появился голос. Тот знакомый и мягкий голос, читавший об Элладе:

- О, у нас гость! Как спалось, Чапаев?

Вадим вынырнул из транса, в который его погрузили бесплотные нимфы, нехотя приподнялся и повернул голову. Перед ним стояла... цыганка лет тридцати. Красоты не писанной, если здесь вообще уместны эти слова. Он никогда не предполагал, что цыгане бывают неописуемой красоты.

"Да и цыганка ли ты? - подумал он. - ... Ты такая же цыганка, как я - Вадя Полоцкий..."

По крайней мере, она себя таковой считала. Несколько разноцветных платков на ее плечах это подтверждали. Красный, желтый, зеленый, оранжевый, пурпурный, бирюзовый, - несоединимые цвета сочетались на ней в какой-то дьявольски совершенной гармонии и рождали впечатление, будто перед тобой – диковинная, избалованная птица редкостных кровей, случайно залетевшая из южных широт.

Вадим посмотрел на ее руки: идеальные смуглые пальцы, ногти, покрытые перламутром, куча браслетов на запястьях.

Он поднял глаза: наглое лицо вылеплено великолепно: богоподобные черты, завораживающие губы, нос Дианы, зубы такие, что ей бы зубную пасту рекламировать, а не косить под бездомную цыганку. На ушах висели тяжелые серьги, в каждом движении коричневой леди скользила точность силы и упоение властью.

- Принесите огня, – обратилась цыганка к девчонкам. - В этом доме слишком мало огня.

Нимфы, которые с момента появления смуглой дамы старались вести себя столь серьезно, что ни разу не улыбнулись, послушно поднялись с колен и удалились.

- Кто ты? - спросил Вадим.

- Кобра, - ответила цыганка.

Он усмехнулся:

- Значит, я питон.

- Ты лишь то, что ты думаешь.

Он не понял и посмотрел в ее глаза. Его хватило на две-три секунды - дальше никак. Эта пара черных маслин под ее ресницами временами превращалась в два накаленных уголька, и становилось не по себе.