- Я же объяснил, у тебя и у меня - одна узенькая дорожка. Мы нужны друг другу.
- Не знаю, на фиг ты мне нужен, но я, кажется, еду.
- Знаешь, я почему-то в этом не сомневался.
- Потому что ты больной, - вздохнула Настя, - просто больной.
- Если б я сомневался, я б тебя убил, любовь моя, просто убил.
Они поймали тачку и покатили к Витебскому Вокзалу.
16
4 декабря, 1991.
За ночь, проведенную в поезде Ленинград - Таллинн, Вадим не сомкнул глаз. Он смотрел на спавшую Настю и думал о том, что только любовь в этом непредсказуемом мире имеет реальную силу и что даже во сне вокруг лица его подснежника с русыми лепестками живет едва уловимая матовая дымка - собственность немногих близоруких созданий прекрасного пола в нежном возрасте, сохраняющая рассеянное очарование девства. В этой дымке были заколдованы потертые джинсы, потресканные кроссовки и лохматый свитер, который Насте связала мать на пятнадцатилетие и в котором она была, когда он впервые ее увидел; от нее веяло теплым домом возле спящего под снегом синеглавого собора, белыми подушками из хрустальной комнаты невесты, толстыми тетрадями с ее стола и даже усердным Гошей - черепашкой Насти, - часами подпирающего дверь ее комнаты...
На земле лишь три стихии позволяют смотреть на себя бесконечно долго: огонь, вода и небо. И вот, когда к ним примыкает четвертая - представитель рода человеческого - ты уже расписался в любви. Той ночью Вадим видел Настю такой, какой ее видел Создатель: не от человеков - от стихии. А в стихию либо с головой, либо не ногой: в небе человек растворится, в воде захлебнется, в огне сгорит...
Он понял, что никогда раньше не смотрел столь долго - ни на кого. Его цветок возродился из небытия, и цена ему была вечность.
Таллинн встретив их легким морозом, полным безветрием и тишиной. Перед тем, как кинуть якорь в гостинице, Вадим полтора часа водил Настю по городу. После спертого воздуха вагона колючий аромат эстонской столицы действовал как газированная вода, а немая утренняя благодать глушила звуки подошв на мостовых из старинного камня до шепота, словно ты во дворе своего дома. Не искушая провидение, Вадим старательно огибал стороной все знакомые места и закоулки: навестить отцовскую квартиру или Пеликан и наткнуться там на незнакомых людей означало положить конец празднику. Настя казалась вполне счастливой и довольной тем, что согласилась на эту необычную поездку.
Они неторопливо бродили по лабиринтам эстонских улиц, заглядывали в магазины и покупали разные безделушки. Они сидели в маленьком кафе, ели пирожное - одно большое пирожное на двоих, - смеялись и смотрели через окно, как серое утро уступает территорию дневному свету, как восходит из красной колыбели холодный солнечный диск, как желтый цвет вытесняет из кривых улочек длинные, острые тени домов и до ослепительного блеска шлифует высокие шпили местных соборов.
Наконец, они облюбовали двухэтажную гостиницу на Тоомкооли, где роль портье выполнял хозяин, а в фойе мило стояла разукрашенная елка. Под этой елкой расположились несколько смешных гномов из пенопласта. Повсюду висели разноцветные надувные шары. Эстония заблаговременно готовилась к Рождеству.
Настя перебросилась несколькими любезностями с портье, Вадим заплатил за две недели вперед, взял ключ от двухкомнатного номера на втором этаже, и они поднялись наверх.
Не снимая куртки, Настя упала на кровать и в блаженстве раскинула руки:
- Тут классно.
- Рад, что тебе угодил.
Он закинул сумку в выдвижной ящик, сбросил с себя брюки, бадлон и остался в одних трусах.
- Что ты собираешься делать? - спросила Настя.
- Побриться.
- Ляг сюда, - позвала она.
Он послушно пристроился рядом на кровати.
- Мне начинает казаться, будто я родилась заново, - призналась Настя. - Но все равно, я не могу понять... Откуда ты свалился? Как мы сюда попали? Анекдот!
- Тебе хорошо?
- Это меня и тревожит.
- Брось. Нет ничего важнее того, что тебе сейчас хорошо.
- Но долго так не может продолжаться.
- Не важно. Тебе хорошо - забудь обо всем на свете.
- Ты будешь меня насиловать?
- С чего ты взяла?
- Разделся...
- А ты этого хочешь?
Вместо ответа она засмеялась.
- Прежде, чем насиловать, я хотел бы постоять под душем. Кажется, я вечность не стоял под душем.
- Расскажи мне сначала, у кого ты спер эти деньги?
- Я тебе два раза объяснял: они наши - твои и мои, - подарок моего отца на свадьбу. Мы должны были завтра ехать в Италию.
- Ну, ну. Сицилия, Палермо, после слякоти - настоящий рай... Придумал бы что-нибудь поинтереснее.
- Настя, все, что я тебе рассказал, - правда.
- Хорошо, хорошо. Но если мы, действительно, были вместе год, как мы познакомились?
- В метро. Ты училась тогда на первом курсе. У меня был червонец в кармане, а на тебе была такая выцветшая красная куртяшка, потертые джинсы и старые корейские кроссовки, еще лохматый вязанный свитер - в том свитере ты пахла как подснежник. Всегда бы ходила в нем, будь моя воля. И в старых кроссовках - гонору меньше. Что только шмотки ни делают с людьми!
- Так прямо занюхал меня и полюбил?