Время после. Освенцим и ГУЛАГ: мыслить абсолютное зло

8. Прекрасные образцы гегелевской мысли: 4-я глава из «Феноменологии духа»: сцена слуги и господина. Слуге важно не столько занять место господина, сколько освободиться от него вообще, или, точнее, каждый слуга может стать господином, но никто больше не должен быть слугой. Вот абрис будущего свободного общества, состоящего исключительно из господ, т. е. свободных личностей. Такова гегелевская идея. В случае диктатуры на первый план выдвигаются фигуры из переходных сословий, ничем не примечательные и даже странные: так слуга в одночасье и по чьему-то произволу становится господином, не переставая быть слугой, поскольку он не отменил господина, а просто стал им. Тиран и диктаторы — это в основном бывшие слуги, выходцы из низших слоев. Этого не учел боговдохновенный диалектик Гегель. В сословном обществе, где вертикальная мобильность затруднена, часто складывается особая этика слуги, отличающаяся благородством служения, сравнимым с отвагой и славой непобедимого господина[176]. Чтобы стать господином, нужно было бы пройти путь общественного признания и борьбы, по сути дела, оказаться отчасти народным героем-избавителем (на первых порах это получалось у Горбачева, позднее и отчасти у Ельцина). Стать же господином, не перестав быть слугой, это и есть, пожалуй, точная констатация ситуации современного выбора. Именно потому, что политик на ранних стадиях вживания в образ господина не имел никакого навыка в понимании того, что есть режим «личной власти». Потребовались годы для того, чтобы обрести уверенность и некоторую политическую идентичность, опирающуюся на особенности совершенных ошибок и просчетов. Я бы не назвал это идентичностью Господина, а все-таки идентичностью Слуги, — служение чему-то, что постоянно угрожает твоей идентичности; то, что ты не понимаешь и чем ты не знаешь, как правильно пользоваться — а это и есть сама Власть. Отношение правителя к самому себе как господину вытесняет обратную связь с обществом. Этому способствует, возможно, «сильная» зависимость правящего лица от всех тех, кто составляют его группу или клан, его новую и влиятельную, невероятно разросшуюся и разбогатевшую клиентуру. В таком случае коррумпирование внутренних связей группы необходимо для создания эффекта ее сплоченности и несменяемости ее членов, для поддержания идентичности Господина, т. е. режима личной власти. Слуга в данном случае — это тайная и подлинная жизнь Господина.

Эрос и кратос. Гротеск как политика

9. Великими исследователями новейших форм тирании — А. Лосевым, С. Эйзенштейном, М. Бахтиным — было установлено, что тираническая власть несет с собой избыток в средствах и условиях господства над другими. Тиран или авторитарный Господин-монстр не отделяет свое (иногда законное) право управлять другими от наслаждения властью. Вот что соблазняет любую человеческую личность, вдруг оказавшуюся на вершине и не готовую к тому, чтобы адекватно оценить все последствия ее присвоения. Когда влечение к власти неотличимо от влечения к Эросу, именно тогда власть выходит за свои границы и превращается в некую повседневную оргию, венценосный Тиран нарушает все человеческие запреты ради наслаждения тем, чем он обладает целиком и что разделить с кем-либо невозможно. А. Арто пишет большое исследование «Гелиогабал, или Коронованный анархист», объясняющее феномен абсолютной власти римских цезарей и их безумие; он приходит к выводам, которые позднее формулирует А. Лосев: там, где власть становится чьей-то собственностью, она требует инцеста и преступления[177]. Э. Фромм видит в Гитлере особый случай патологии власти («некрофилии»), который нельзя объяснить только особенностями детских травм[178]. Абсолютная власть у М. Бахтина толкуется через гротеск, — снижающе-смеховое разоблачения власти, опрокидывание властной пирамиды на римских карнавалах и парижских «праздниках осла», унижения и переворачивание всех масок господства. Тиран Сталин был оскорблен манерой С. Эйзенштейна представлять образ русского самодержца в виде набора чрезмерных по выразительности «гримас», «жестов», «оскорбительных снижений и профанаций» (третья серия «Ивана Грозного»)[179].