Время потрясений. 1900-1950 гг.

Я уже говорю о том, что вообще в советской прозе, посвящённой освоению северных территорий, прозе преимущественно авантюрной, всегда этот шаманский мир, мир несправедливых отношений и жестоких сказаний представлен с каким-то придыханием, любованием. Кто из нас не читал в детстве, скажем, дилогию Платова «Страна Семи Трав», где страшная шаманка Хытындо – я как сейчас помню этот жуткий образ – насылает на всех ужасы. В конце, когда мы видим чучело этой Хытындо в музее, нам становится невыносимо жалко, как жалко нам, например, в фильме Иоселиани этих пошедших по ассортименту, продаваемых везде чёрных африканских божков. Когда они были всесильны, они, может быть, были жестоки и глупы, но это были боги, а когда они стали частью туристического ассортимента – они куски дерева. Этот архаический страшный мир вызывает у исследователя и писателя чувство тайного восторга. Давайте вспомним знаменитую федосеевскую книгу «Злой дух Ямбуя», которая тоже была немедленно экранизирована. Конечно, причудливые и злобные легенды наводят кошмар. С другой стороны, как скучно и пресно становится жить в чуме, в который провели радио, в котором начинает играть «Пионерская зорька». Страшно же подумать! Правда, в этом радио тоже есть своя мистика – бог знает, почему оно играет. Это первая черта – устойчивый набор мифологических представлений и героев, которые живут в этом самом архаическом мире.

Вторая черта – то, что среди людей белых, приходящих осваивать чуждые территории, обязательно представлены две крайности: просветительская и хищническая. Всегда одни приходят осваивать новую землю для того, чтобы нести туда свет разума. В данном случае, конечно, это большевики, русские, это Лось. С другой стороны – расхитители, которые приходят питаться удивительными богатствами этой земли, в данном случае это американец, носящий экзотическое имя Чарльз Томсон. Понятно, что Сёмушкин не стал особо углубляться и взял самые популярные имя и фамилию. Чарльз Томсон, понятное дело, персонаж насквозь отрицательный. Во-первых, он американец, что само по себе отвратительно. Во-вторых, он хищник. Посмотрите, с какой хищной улыбкой он рассматривает чернобурую лису, подаренную ему, как он дует на неё, как она переливается, как жалко лису в этот момент и как он скупо предлагает за неё «несколько железных предметов». В общем, это торговля на уровне огненной воды и бус. Надо сказать, что в романе Сёмушкина тоже появляется огненная вода, от которой сначала всему телу горячо, а потом голова чувствует себя глупо. Именно опаивая туземцев огненной водой, Чарльз Томсон заключает свои самые успешные сделки.

Третья инвариантная черта этой модели, которая совершенно необходима, – это то, что здесь обязательно должен присутствовать чудак-энциклопедист. Паганель, конечно! И вот этот Паганель есть практически во всех колонизационных романах. Он обязательно есть у Моэма в его туземных историях, человек, влюблённый в эту землю, ничего не понимающий, как правило, становящийся жертвой. Он есть во всех индейских историях и, конечно, есть здесь. Это этнограф. Совмещение этнографа и цивилизатора присутствует, например, у Платова, где Арсеньев, названный так, видимо, в честь путешественника Арсеньева, в честь Дерсу Узала, выступает здесь одновременно и в функции чудаковатого учёного, и в функции героического борца. Этнограф играет у Сёмушкина довольно служебную, непринципиальную роль. Иногда он создаёт какие-то забавные ситуации, шутит, но самое главное, даёт словарные сведения, объясняет, что к чему.

Этнография в романе Сёмушкина – это четвёртая часть схемы, о которой мы сейчас поговорим, – подана довольно грамотно. Он всё-таки 12 лет жил за полярным кругом и знает, как у чукчей называются созвездия. Он знает названия большинства северных народов, их мифологию, особенности поэтики. Скажем, Венера называется «воткнутый кол, к которому привязан олень». Нам это интересно, приятно. Вообще, когда ты находишься не на Чукотке, она в описаниях выглядит необычайно привлекательно. Когда человек там живёт и страдает от лютого холода, ему не до звёзд. А вот когда он читает описания мифов… Или вспомните, как описан там приход весны на Чукотку. Я, например, был на Чукотке весной и должен вам сказать, что там ещё весной и не пахнет в это время. Но с каким упоением у Сёмушкина описан чукотский апрель, когда становится видно, солнце начинает играть, начинает освобождаться море! Это просто чудо какое-то. Видимо, действительно долго надо там жить, чтобы начать ценить крошечные милости природы.