Время потрясений. 1900-1950 гг.

Имеет ли смысл сегодня читать и перечитывать «Молодую гвардию»? Наверное, по трём причинам имеет. Во-первых, всё-таки там очень много правды и очень много точных деталей, касающихся облика этих героев: Сергей Тюленин – грандиозный совершенно персонаж, Кошевой, конечно, выдуман целиком, и он руководителем организации не был, но написан он необычайно обаятельно. Следует это читать, наверное, хотя бы как основу, литературную основу действительно великого фильма. Во-вторых, имеет смысл читать этот роман как замечательный документ эпохи, эпохи, когда автор мучительно борется с тенденцией, потому что все эпизоды, где действует партийное начальство, особенно эпизод драки во время допроса, они дышат чудовищной фальшью, притом что человек очень старается. И третий аспект, который мне кажется важным. Страшную вещь приходится говорить. Мы же писателя Фадеева, в общем, не знаем совершенно. Мы знаем, что он застрелился, мы знаем, что он оставил перед этим разоблачительное, очень сильное письмо, мы знаем, что он спивался, но каким он был писателем – мы не знаем. Для того чтобы увидеть, как мучительно борется с собой талантливый писатель Фадеев, этот роман перечитывать стоит. Конечно, это очень большая неудача, что самая патетическая и в каком-то смысле самая изнасилованная вещь Фадеева – вторая редакция «Молодой гвардии» – стала самой знаменитой его книгой. Но всё равно какие-то куски этого романа свидетельствуют о том, что он был незаурядный литератор. И подумать о том, как советская власть загубила, и не только советская власть, а и служба загубила очень хорошего человека, в общем, – это, наверное, ещё один повод задуматься, выбирая судьбу. Какие бы лестные варианты нам ни представлялись, помните о том, что случилось с Фадеевым, помните, что это может случиться и с вами.

Да, тут поступает вопрос: как я отношусь к попыткам ремейка «Молодой гвардии», которые предпринимались неоднократно в 2000-е годы и, в частности, был совершенно чудовищный роман, рассказывающий о «Молодой гвардии» в наше время.

Там какая-то попытка, я не знаю, кто они там были, но там имеется в виду, что очередное нашествие на прекрасную нашу Родину и они такие молодые сопротивленцы нового времени. Но это было что-то совершенно постыдное, и я считаю, что это должно быть просто пусть не уголовно, но рублём наказуемое. Нельзя посягать на уже написанную вещь.

Но где сияет действительно дыра, о чём я уже говорил, что действительно следовало бы сделать. Следовало бы, конечно, «Молодую гвардию», историю этой организации заново переписать. Я не очень представляю себе, какой мощи должен быть писатель, чтобы написать о ней всю правду, и сколько он должен провести в архивах, распутывая многоступенчатую ложь, но думаю, что такая книга могла бы стать событием года.

Интерлюдия Пять этапов русской литературы XX века – от Серебряного века до застоя девяностых

Мы пересекаем экватор и говорим о пятидесяти первых годах и следующих пятидесяти годах советской литературы, о литературе XX века и об основных тенденциях, которые мы успели отразить пока очень приблизительно. С высоты вот этого пятидесятилетия нам предстоит спуск уже дальше с этого холма, спуск в сторону явного увядания советского проекта, а постсоветский оказался ничем не лучше. С этой высоты я попытаюсь просто обозреть, каким образом русская литература связана с русской историей. Вот эти связи историко-литературные нам и важно сейчас проследить.

Русская литература совершенно чётко в XX веке делится на пять этапов. Первый этап, условно говоря, с 1894 года по 1929-й, со сборника «Русские символисты» до разгрома обэриутов, это Серебряный век. Серебряный век – это тот период русского модерна, который, в общем, составляет славу русской культуры до сих пор. Очень дорого торгуется на аукционах, очень престижен для изучения. До сих пор главные персонажи в диапазоне от Блока до Михаила Кузмина становятся объектом словистских конференций. В общем, эта литература – наш золотой запас. Исторически это период, который более всего может быть сравнён, наверное, и с теплицей, страшно перегретой теплицей, из гаршинской «Attalea princeps», где пальма может, конечно, пробить крышу, но этой же ценой она и погибнет сразу. Это теплица русского застоя.

Говорят, по плодам их узнаете их. И для России застой – самое тяжёлое, самое депрессивное и самое плодотворное время, потому что в это время в русской литературе работают великие критики и великие религиозные мыслители, и великие поэты, очень недурные прозаики. В общем, работает в это время в русской литературе на полную катушку целая плеяда блистательных умов. Им жить невыносимо, они страдают от реакции, и эта русская реакция плоть и кость наша, как говорит в это время Мережковский. Но возможен ли был Мережковский в другое время? С таким напряжением отчаяния, с таким напряжением мысли. Большой вопрос.