Время предательства

Немного погодя Гамаш положил руку на плечо Вильнёва, и тот разжал пальцы. Гамаш понес платье в дом.

Он ощупал подол – ничего. Рукава – ничего. Воротничок – ничего. Пока… пока его пальцы не добрались до короткой линии внизу неглубокого декольте. Где оно переходило в горизонталь.

Вильнёв дал ему ножницы, и Гамаш осторожно распорол шов. Он был не машинный, как на остальном платье, а ручной, сделанный с большим тщанием.

Гамаш отогнул материю и увидел там флешку.

Глава тридцать восьмая

Жан Ги Бовуар свернул с шоссе на второстепенную дорогу. На заднем сиденье переговаривались старший суперинтендант Франкёр и инспектор Тесье. Бовуар не спросил, зачем им понадобилось в Три Сосны и почему за ними едет фургон без номерных знаков из гаража Квебекской полиции.

Его это не интересовало.

Его задача – вести машину. Делать то, что ему говорят. Больше никаких споров. Он уже знал, что, когда проявляешь рвение, тебе достается. А ему и без того хватало боли. Ее даже таблетки уже не притупляли.

И потому Жан Ги Бовуар сделал единственное, что ему оставалось. Он сдался.

– Но Констанс была последней из пятерняшек, – сказала Рут. – Как ее могла убить одна из сестер?

– А что мы знаем об их смерти? – спросила Мирна. – Ты сама подозревала, что первая умершая из сестер…

– Виржини, – подсказала Рут.

– …не просто упала с лестницы. Ты подозревала самоубийство.

– Ну, это было всего лишь предположение, – сказала старая поэтесса. – В молодости мне казалось, что отчаяние не лишено романтизма. – Она помолчала, гладя Розу по голове. – Возможно, я перепутала Виржини с собой.

– «Но кто тебя обидел так, / что ран не залечить», – процитировала Клара.

Рут открыла рот, и несколько мгновений все думали, что она все-таки ответит на этот вопрос. Но ее тонкие губы снова сомкнулись.

– Что, если ты ошибалась насчет Виржини? – спросила Мирна.

– Какое это теперь имеет значение? – проворчала Рут.

– Это имело бы значение, – вставил Габри, – если бы Виржини на самом деле не падала с лестницы. В этом и заключается их тайна? – спросил он у Мирны. – Она не умерла?

Тереза Брюнель снова повернулась к окну. Она позволила себе окинуть взглядом комнату, тесный кружок людей, поглощенных историей о призраках. Но ее внимание привлек звук с улицы. Звук приближающейся машины.

Его услышали все. Первым прореагировал Оливье, он быстро подошел к окну и встал рядом с Терезой.

– Это всего-навсего Билли Уильямс, – сообщил он. – Приехал на ланч.

Все расслабились, но не совсем. Напряжение, вытесненное историей, вернулось.

Габри подбросил еще два полена в печку. Им всем вдруг стало зябко, хотя в комнате было тепло.

– Констанс пыталась сказать мне что-то, – продолжила Мирна, снова подхватывая нить рассказа. – И сказала. Сказала, но мы не знали, как связать это воедино.

– А что такого она нам сказала? – спросила Рут.

– Ну, например, она сказала тебе и мне, что любила играть в хоккей, – напомнила Мирна. – Что брат Андре обожал хоккей. Что они одной командой играли против соседских детей.

– И что? – спросила Рут, и Роза на ее коленях слабо прокрякала «что-что-что», словно подражая своей матери.

Мирна посмотрела на Оливье, Габри и Клару:

– Она подарила вам варежки и шарф, которые связала сама. А на них – символы вашей жизни. Кисточки для Клары…

– Я ничего не хочу знать про ваш символ, – перебила ее Николь, обращаясь к Габри и Оливье.

– Она практически везде оставляла подсказки, – сказала Мирна. – Наверное, ее это ужасно расстраивало.

– Расстраивало? – переспросила Клара. – Это было не слишком очевидно, знаешь ли.

– Неочевидно для тебя, – возразила Мирна. – И для меня. И для любого из нас. Но женщине, которая не привыкла говорить о себе и о своей жизни, вероятно, казалось, что она просто обнажается перед нами. Вы же понимаете, как это бывает. Когда мы что-то знаем и отпускаем намеки, они кажутся нам такими очевидными. Она, вероятно, считала нас сборищем идиотов, оттого что мы не слышали ее.

– Но что такого она говорила? – спросил Оливье. – Что Виржини до сих пор жива?

– Последнюю подсказку она оставила у меня под елкой, когда думала, что не вернется, – сказала Мирна. – В открытке говорилось, что здесь ключ к ее дому. Который откроет все секреты.

– Ее альбатрос, – подхватила Рут.

– Она подарила вам альбатроса? – спросила Николь.

Ничто в Трех Соснах и в этих людях ее больше не удивляло.

Мирна рассмеялась:

– В некотором роде. Она подарила мне вязаную шапочку. Мы думали, она сама ее связала, но шапочка была слишком старая. И на ней метка. «МА».

– Ма, – сказал Габри. – Значит, шапочка принадлежала ее матери.

– Как ты называл свою мать?

– Ма, – ответил Габри. – Ма. Мама.

Наступило молчание. Мирна кивнула:

– Вот именно. Не «ма», а «мама». Там стояли инициалы, как и на всех других шапочках. Мадам Уэлле связала эту шапочку не для себя.

– Тогда для кого? – спросила Рут.

– Шапочка принадлежала убийце Констанс.

Вильнёв нажал кнопку звонка, и соседка открыла дверь.

– Гаэтан, вы за девочками? – спросила она. – Они играют в подвале.