Все это найдет отражение в документах министерства транспорта провинции.
Департамента, в котором работала Одри Вильнёв.
Съемки катастрофы денно и нощно будут показывать по телевизору во всем мире. Фотографии родителей, детей, семейств, погибших во время несчастья, заполнят газеты и журналы.
Гамаш обвел взглядом ближайшие к нему машины и снова остановился на мальчике в соседнем автомобиле. Тот уже не спал. Смотрел в окно, и его глаза были подернуты скукой. Потом мальчик обратил внимание на стекло, запотевшее от его дыхания, и начал писать пальцем.
«иннэД», – прочел Гамаш.
Мальчика звали Дэнни.
Так же, как и сына Гамаша – Даниеля.
Если смерть догонит их сейчас, будет ли она мгновенной? Поймет ли Дэнни, что случилось?
Да, их фотографии будут бесконечно показывать в новостях. Их имена будут высечены в камне. Мученики великого дела.
А людей, отвечавших за мост, и само канадское правительство будут поливать грязью, демонизировать.
«Je me souviens», – прочел Гамаш на регистрационном номере идущей впереди машины, который был наполовину залеплен грязью. Девиз Квебека. «Я помню». День обрушения моста Шамплейна не забудет никто и никогда.
Целью преступного плана никогда не были деньги. Разве что как средство коррупции. Чтобы покупать молчание и соучастников.
Изначально речь шла о власти. Политической власти. Жоржа Ренара не удовлетворяла роль премьера провинции. Он хотел стать отцом новой страны. Он предпочитал править в аду, нежели прислуживать на небесах.
И для этого ему требовалось только вызвать волну ненависти и направить ее на федеральное правительство. Он убедил бы население, что правительство Канады заведомо использовало при строительстве моста непригодные материалы. Что федеральному правительству наплевать на жителей Квебека.
И его слова имели бы немалый вес. Не потому, что он сам был квебекским сепаратистом, а потому, что таковым не был. Жорж Ренар всю жизнь оставался федералистом. Он сделал карьеру как сторонник нахождения Квебека в составе Канады. Насколько же более мощным будет аргумент об отделении из уст человека, который никогда не поддерживал идею сепаратизма, пока не произошла катастрофа с мостом!
К Новому году Квебек объявил бы о независимости. День обрушения моста Шамплейна стал бы их Днем взятия Бастилии. А жертвы ушли бы в легенду.
– Куда они едут? – прошептал Жером.
Они с Терезой и агентом Николь наблюдали из окна на чердаке Мирны, как внедорожник без номерных знаков медленно проехал вокруг деревенского луга, а потом – через каменный мост.
– В старое здание вокзала, – ответила Николь. – Там инспектор Гамаш прежде размещал оперативный штаб.
– Но откуда им это известно? – удивился Жером.
– Они не могли захватить старшего инспектора? – спросила Николь.
– Он бы никогда не показал им этого места.
– Кому-нибудь нужно спуститься, – решила Клара.
Они посмотрели друг на друга.
– Я пойду, – вызвалась Николь.
– Нет, пойти должен кто-то из нас, – возразила Клара. – Из деревенских. Они ничего не найдут в старом вокзале и тогда вернутся и станут задавать вопросы. Кто-то должен им ответить. Иначе они учинят тут разгром.
– Я думаю, мы должны проголосовать, – сказал Габри.
Все медленно повернулись в сторону Рут.
– Ой, только не смотрите на меня. Вы меня с корабля не ссадите, – рыкнула она, потом принялась гладить Розу по голове. – Говнюки они все, верно? Да-да, говнюки.
– Я знаю, за кого я проголосую, – сказал Габри.
– Я пойду, – сказал Оливье и решительно направился к лестнице.
– Постой, – бросился за ним Габри. – Пусть идет Рут.
– Должны пойти вы.
Голос суперинтенданта Терезы Брюнель прозвучал четко, решительно. Она взяла командование на себя, и все на чердаке повернулись к ней. Она обращалась к Оливье:
– Спускайтесь в бистро и, если они войдут, ведите себя так, будто вы не знаете, кто они такие. Они просто туристы – ничего больше. Если они представятся как полицейские, спросите, не старшего ли инспектора они ищут…
Ее прервали протестующие голоса, но Тереза подняла руку.
– Они и без того знают, что он был здесь – расследовал дело Уэлле. Отрицать это бессмысленно. Напротив, вы должны делать вид, что готовы им помочь. Три Сосны должны выглядеть так, будто деревне нечего скрывать. Вы меня поняли?
– Позвольте, я тоже пойду, – сказал Габри, посмотрев на Терезу широко раскрытыми глазами.
– Да, мы голосуем за то, чтобы он пошел, – проскрежетала Рут, подняв руку.
– Ты мой лучший друг, – сказал Оливье своему партнеру. – Моя самая большая любовь. Но ты не умеешь лгать, даже если от этого зависит твоя жизнь. К счастью, я могу. И лгал. – Он посмотрел на своих друзей. – Вы все знаете.
Послышались слабые голоса протеста, но все понимали, что он прав.
– Я, конечно, тогда только набивал руку, чтобы быть готовым к сегодняшнему, – сказал Оливье.
– Этот тупица врет, – сказала Рут почти с сожалением и направилась следом за Оливье. – Тебе в бистро понадобятся клиенты. И потом, я для прикрытия могу воспользоваться виски.
Тереза Брюнель обратилась к Мирне чуть ли не извиняющимся тоном:
– Вам бы лучше тоже спуститься.
Мирна кивнула:
– Я открою магазин.