Время предательства

Гамаш слушал вполуха, благодарный суперинтенданту за то, что она заняла всех своими рассказами и ему не нужно сознаваться, что бо́льшую часть дня он занимался чем-то другим.

Появился горячий шоколад. Поднося чашку к губам, Гамаш заметил, что на него смотрит Мирна. Не изучает, просто смотрит с интересом.

Она взяла горсть ореховой смеси.

– А вот и Жиль, – сказала Клара. Она встала и помахала крупному рыжебородому, небрежно одетому человеку лет пятидесяти. – Я пригласила его и Одиль на обед, – сказала она старшему инспектору. – Вы тоже приглашены.

– Merci, – поблагодарил он, поднимаясь с дивана, чтобы поздороваться с вновь прибывшим.

– Давненько не виделись, – сказал Жиль, пожимая руку Гамашу. Потом сел и добавил: – Жаль было услышать про пятерняшку.

Гамаш заметил, что никто не утруждается говорить «пятерняшки Уэлле». Пять девочек утратили личную жизнь, родителей, имена. Они стали просто пятерняшками.

– Мы пока стараемся не разглашать эту информацию, – сказал старший инспектор.

– Знаете, Одиль пишет о них стихотворение, – сообщил Жиль. – Хочет опубликовать его в «Газете свиновода».

– Думаю, у нее получится, – сказал Гамаш, спрашивая себя, является ли это продвижением вверх по пищевой цепочке относительно прежних издателей Одиль. Он знал, что сборник ее стихов без всякой редактуры издала Комиссия по огородным культурам Квебека.

– Она назвала его «Пять горошин в золотом стручке», – сообщил Жиль.

Гамаш порадовался, что рядом нет Рут.

– Одиль знает свой рынок. А где она, кстати?

– В магазине. Она постарается подъехать позже.

Жиль изготавливал стильную мебель из древесины упавших деревьев, а Одиль продавала ее в их магазине. Еще она писала стихи, которые, надо признать, практически не годились для человеческого потребления, несмотря на мнение Комиссии по огородным культурам Квебека.

– Я тут слышал, – Жиль хлопнул громадной ручищей по колену Гамаша, – что вы хотите установить спутниковую тарелку. А вы знаете, что они здесь не работают?

Старший инспектор уставился на него, потом на Брюнелей, тоже слегка ошарашенных.

– Вы просили меня связаться с человеком, который устанавливает спутниковые тарелки, – напомнила Клара. – Этим Жиль и занимается.

– С каких пор? – спросил Гамаш.

– С начала экономического спада, – ответил этот большой дородный человек. – Рынок мебели ручного изготовления обвалился, а рынок тарелок, принимающих пятьсот каналов, взлетел до недосягаемых высот. Поэтому я прирабатываю, устанавливая тарелки. Мне на руку, что я не боюсь высоты.

– Мягко говоря, – сказал Гамаш. Он повернулся к Терезе и Жерому. – Жиль прежде был лесорубом.

– Очень давно, – уточнил Жиль, глядя в стакан.

– Мне нужно поставить кастрюлю в духовку, – заявила Клара, поднимаясь с места.

Гамаш тоже встал, а за ним и остальные.

– Может быть, мы продолжим наш разговор у Клары? – сказал старший инспектор, и Жиль поднялся с дивана. – Там обстановка более приватная.

– Ну, – сказал Жиль, пока они шли к дому Клары по хрусткому снегу, – где же ваш маленький приятель?

На замерзшем пруду катались на коньках ребятишки. Габри слепил снежок и бросил его Анри, и пес прыгнул за ним через сугроб.

– Вы о Гиллигане? – спросил Гамаш небрежным тоном.

Жиль хохотнул в темноте:

– О нем самом, Шкипер[40].

– Гиллиган расследует другое дело.

– Значит, он все-таки уплыл с острова, – сказал Жиль, и Гамаш услышал улыбку в его низком голосе.

Но эти слова неприятно поразили Гамаша.

Неужели он незаметно для себя превратил знаменитый отдел по расследованию убийств в остров? Неужели, не заботясь о продвижении перспективных агентов, он лишил их свободы, изолировал от основной части их ровесников?

Ребята на пруду увидели похожий на снежок помпон на шапочке Габри и начали лепить снежки и кидать их в него, а тот не успевал уворачиваться. Снежки попадали во всех, и Анри чуть не впал в истерику от возбуждения.

– Чертовы детишки, – проворчал Габри. – Чтоб вам пропасть!

Он погрозил им кулаком, так смешно пародируя гнев, что дети чуть не описались от смеха.

Жан Ги Бовуар не мог заставить себя принять душ. Он хотел помыться, но сил у него не хватало. То же и со стиркой. Он знал, что от него пахнет, однако предпочитал не думать об этом.

Он приходил на работу, но ничего не делал. Ему просто хотелось уйти из своей маленькой мрачной квартиры. От груд грязной одежды, от еды, гниющей в холодильнике, от неприбранной кровати, от тарелок с присохшей пищей.

И от воспоминаний о доме, который был у него прежде. И который он потерял.

Нет, не потерял. Его забрали. Украли. Это сделал Гамаш. Человек, которому он так доверял, отобрал у него все. И всех.

Бовуар поднялся на ноги и быстро пошел к лифту, а из лифта – в машину.

Тело у него болело, чувство голода сменялось тошнотой. Но он не мог заставить себя перекусить в кафетерии или в одном из ресторанов быстрого питания по пути.

Он заехал на парковку, заглушил двигатель и остался сидеть, глядя перед собой.