Время пришло

– Неужели? – удивился злоумышленник. – Тот самый суд, что находится на Гостинодворской улице? Где самые справедливые и суровые решения выносит судья Горшевич – независимый и принципиальнейший в мире человек, никоим образом не связанный с городской администрацией? Вы обещаете, что завтра же утром поедете в Москву, напишете чистосердечное признание в Следственный комитет?

– Да, я клянусь…

– Юморист, – скрипнул второй злоумышленник. – «Кавказскую пленницу» недавно пересматривал?

– Похоже на то, коллега. Поверим господину на слово, или и так все понятно?

Звякнула пружина, отведенная взводимым курком. Чиновник затрясся – он сходил с ума от страха, дрожали упитанные щеки, слезы текли по щекам.

– Не стреляйте, пожалуйста… я сделаю все, что вы скажете… Я согласен на все… Я могу вас обеспечить на всю оставшуюся жизнь…

– Увы, Александр Яковлевич, приговор вынесен и зачитан. А что касается ваших денег – они ведь не убегут, верно? Впрочем, вы можете спасти свою жизнь, – пошел на уступку злоумышленник, однако глушитель (а это действительно был глушитель!) продолжал давить на висок.

– Как? – взвыл чиновник. – Я все для вас сделаю…

– Объясните, коллега, – сказал убийца.

– В дальней комнате второго этажа – если следовать по галерее прямо на восток, – начал второй голос, – спит ваша единственная дочь Светлана. У девочки необычайно крепкий молодой сон. Имеется выбор, Александр Яковлевич. Согласитесь, это прекрасно, когда у человека имеется выбор? Итак, два варианта. Первый: мы убиваем вас и уходим. Второй: мы убиваем вашу дочь Светлану и уходим. Минут через двадцать вы обретете способность передвигаться, сможете полюбоваться ее мертвым телом, вызвать полицию, ну и так далее. На принятие решения отводится полминуты – это немало, согласитесь. Через полминуты вы должны определиться, кого мы убьем – вас или Светлану. Время пошло, Александр Яковлевич.

– И это не шутка, – с расстановкой изрек первый злоумышленник.

Чиновник обливался потом, стучал зубами. Он никогда еще не принимал таких ответственных решений.

– Не трогайте Свету… умоляю вас… – раздирая горло, насилу выговорила супруга. Ее полумертвое лицо было мокрым от слез, глаза блуждали, вываливались из орбит. – Убейте меня, пожалуйста… я очень вас прошу… убейте меня, но только не трогайте Светочку… – она замычала, слова застряли в горле.

– Мы ценим ваш душевный порыв, Антонина Геннадьевна, – похвалил злоумышленник. – Но, к сожалению, в этой комнате вы не имеете права голоса. Жертвы, подобные вам, не предусмотрены. Решает Александр Яковлевич как глава семьи. Либо он, либо дочь. Осталось десять секунд. По истечении срока звучит выстрел. Осталось пять секунд. Осталось две секунды… Коллега, отойдите, пожалуйста, не хотелось бы вас испачкать.

– Не стреляйте… – взвыл чиновник. – Света, Света… пусть будет Света…

Застонала супруга, отбросила голову.

– Поясните, пожалуйста, мы не поняли. Мы должны убить Свету, а не вас?

– Да, да… будьте вы прокляты…

– Скажите членораздельно, Александр Яковлевич: я хочу, чтобы вы убили мою дочь, а меня оставили в живых.

– Да, я хочу, что вы убили мою дочь… а меня оставили в живых… – у него уже не было сил говорить, он выдохся.

– Фу, да этот милый дяденька обмочился, – прозвучал голос второго злоумышленника. – У вас, наверное, что-то не в порядке с мочеиспускательной системой, Александр Яковлевич.

– Отлично, – вымолвил первый. – Выбор сделан, и мы удаляемся. Удачи вам в работе и личной жизни, Александр Яковлевич.

Погас фонарь, две тени выскользнули из комнаты. Зубы чиновника отбивали чечетку. Только через пару минут он смог пошевелить онемевшими конечностями. Он начал извиваться, рычал, как тигр. Перекатился на бок и свалился с кровати! Мучительно долго поднимался на колени, тянулся непослушной рукой к шнурку позолоченного светильника, сбил будильник, сбил картину со стены. Включил свет. Его супруга в неестественной вывернутой позе лежала на кровати лицом вверх и смотрела на него объятыми ужасом глазами. А он стоял, качаясь, перед ней в промокших пижамных штанах, с взъерошенными волосами. Не устоял, ноги заплелись, он повалился на пол, выдавил из себя:

– Дорогая, ты же не думаешь, что я на самом деле… Неправда, ты неправильно поняла…

Когда он пришел в себя, Антонина Геннадьевна, обливаясь слезами, уже ползла к двери. Конечности начинали слушаться, действие препарата ослабло. Он тоже пополз, отдавил ей ногу, первым перекатился за порог. Поднялся, держась за стену, заковылял к галерее. Потом схватился за перила, повис на них, ноги обросли чугунной тяжестью, он рухнул на колени – на них и прополз остаток пути. Супруга обогнала его, первой ввалилась в комнату дочери. Встала, всклокоченная, обвела пространство полоумным взором, потом мучительно застонала, рухнула в кресло.

Дочери в комнате не было – ни живой, ни мертвой. Постель разбросана, пропало кое-что из одежды и уличные тапочки. Если девочку и решили убить, то, видимо, в другом месте.