Время прощать

Раско вскочил со стула — он оказался гораздо выше, чем можно было подумать, когда сидел — и дважды жестко врезал Симеону по физиономии.

Какое-то время спустя Симеон очнулся на автостоянке, куда его отволокли и зашвырнули через задний борт в кузов собственного пикапа. Он сел, огляделся, никого не увидел, осторожно прикоснулся к неоткрывающемуся правому глазу, потом — к левой скуле, оказавшейся необычно пухлой и мягкой. Хотел посмотреть на часы, но их не было.

Мало того, что он просадил тысячу, украденную у Летти, так еще и лишился тех ста двадцати долларов, которые предназначались для покупки продуктов. У него стащили даже мелочь. Бумажник, правда, оставили, но в нем уже не было ничего ценного.

Сначала Симеон подумал было ворваться в притон, схватить за грудки одноногого Онтарио или однорукого Лейтенанта и потребовать, чтобы ему вернули украденные деньги — в конце концов, его ограбили в их заведении. Что за порядки они завели? Но потом передумал и уехал. Решил, вернется позднее, поговорит с Тэнком и все уладит.

Онтарио наблюдал за ним из окна. Когда пикап Симеона скрылся из виду, он позвонил в офис шерифа. Симеона остановили, как только он въехал в Клэнтон. Задержали за вождение в пьяном виде. Надели наручники и отправили в тюрьму, где бросили в камеру-вытрезвитель и сообщили, что ему не разрешается пользоваться телефоном, пока не очухается.

Впрочем, он и не горел желанием звонить домой.

К ленчу из Мемфиса прибыл Дариас с женой Натали и сворой детей. Разумеется, все были голодны, но Натали хоть привезла большое блюдо с кокосовым печеньем. Жена Ронтелла не привезла ничего.

Поскольку никаких признаков ни Симеона, ни продуктов не было, пришлось менять планы: в магазин Летти отправила Дариаса. Поев, все потихоньку переместились на воздух, где мальчишки принялись играть в футбол, а мужчины пить пиво. Ронтелл разжег гриль, и над задним двором, словно туман, поплыл густой аромат барбекю из свиных ребрышек. Женщины болтали и смеялись, сидя на террасе. Приехали новые гости: двое кузенов из Тьюпело и друзья из Клэнтона.

Все хотели побыть с Летти. Ей льстило всеобщее восхищенное внимание, и даже догадываясь о его причинах, она не могла не испытывать удовольствия, находясь в фокусе всеобщей лести. Никто не упоминал ни о завещании, ни о деньгах, ни о мистере Хаббарде, по крайней мере, в ее присутствии. Цифру двадцать миллионов так часто повсюду называли, притом с такой уверенностью, что она считалась уже неоспоримым и общеизвестным фактом. Деньги были реальностью, и Летти вот-вот должна была получить девяносто процентов огромного наследства.

В какой-то момент Дариас все же не удержался. Когда они с Ронтеллом остались возле гриля одни, он спросил:

— Видел сегодняшнюю газету?

— Ага. Только не знаю, как это способно помочь.

— Вот и я о том же. Но все равно Букер Систранк — крутой парень.

— Уверен, он сам позвонил в газету и закинул им эту историю.

На первой полосе утренней мемфисской газеты, в разделе «Новости Среднего Юга», была помещена захватывающая, полная сплетен история о самоубийстве мистера Хаббарда и его необычном завещании. Публикация сопровождалась тем самым снимком, на котором Летти, поддерживаемая с двух сторон Букером Систранком и Кендриком Бостом, была изображена в своем надетом по случаю суда парадном костюме.

— Они еще выйдут из леса и сделают свое дело, — сказал Дариас.

— Они уже здесь. — Ронтелл хмыкнул, махнул рукой. — В полной боевой готовности, только ждут момента.

— Как думаешь, сколько огребет Систранк?

— Я у нее спрашивал, но она не говорит.

— Ну, не половину же, правда?

— Не знаю. Он недешево стоит.

Один из племянников подошел проверить, готовы ли ребрышки, и мужчины сменили тему.

К концу дня Симеона выпустили из камеры, и помощник шерифа отвел его в маленькую комнату без окон, которую адвокаты использовали для конфиденциальных переговоров с клиентами. Ему дали мешочек со льдом, чтобы прикладывать к лицу, и чашку кофе.

— Ну и что теперь? — спросил Симеон.

— К тебе посетитель, — ответил помощник шерифа.

Минут через пять появился Оззи и сел напротив. На нем были синие джинсы и спортивная куртка, на поясе висел жетон, на бедре — кобура.

— Кажется, мы с вами лично не встречались, — сказал он.

— Я дважды голосовал за вас, — сообщил Симеон.

— Спасибо, но после выборов все так говорят.

Оззи проверил списки избирателей и прекрасно знал, что Симеон Лэнг не зарегистрирован в них.

— Клянусь, голосовал.

— Нам звонили от Тэнка, сказали, чтобы вы держались от них подальше. Понятно? Чтобы от вас больше не было неприятностей.

— Они меня обчистили.

— Это злачное место. Вы знаете их правило: никаких правил. Так что просто не ходите туда.

— Я хочу, чтобы мне вернули мои деньги.

— О деньгах можете забыть. Хотите уехать домой или остаться на ночь здесь?

— Лучше домой.

— Тогда поехали.

Симеон, без наручников, ехал на переднем пассажирском сиденье машины Оззи. Помощник Оззи ехал за ними в пикапе Симеона. Первые десять минут в салоне царила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием рации шерифа. Наконец Оззи отключил ее.