Девушка метнулась к брошенной в углу одежде и вынула из кармана троллейбусный пробитый билетик.
— И вас к черту, и вас к черту, — тихо заговорила она сама с собой, улыбаясь улыбкой хорошей молодости, — пробиваться будем поодиночке.
Билетик, конечно же, полетел в мусор. Все, никаких ваших билетиков, хватит. Натерпелись. Смерть билетикам. Безразличие.
— Ну вызовите кто-нибудь слесаря, позвоните в диспетчерскую, это ж невозможно, нас всех затопит, — барабанили ей в дверь.
— Вас всех затопит, это точно.
Девушка подошла к тумбочке, присела, вынула баночку крема для быстрого старения кожи, потом баночку крема для морщин, открыла одну, другую и плавными круговыми движениями принялась втирать их попеременно.
Собака весело доедала в спальне портрет утенка Дональда Дака. Да ну, каперсы, каперсы…
РАЙ
С наступлением лета девочки выпросили у родителей разрешение гулять до одиннадцати. В один из таких вечеров качели вяло болтали Машу, уже успевшую наступить в молодую красную лужу. Маша смотрела на свои все еще сияющие туфельки и терпеливо ждала того часа, когда из окон донесутся позывные долгих новостей существования. Тогда она слезала зудевшей попкой с сидения и шла на угол душистого бульвара, где ее должна была ждать Оксана. Не здороваясь, девочки принимались гулять под липами, на первый взгляд, совершенно беспорядочно, а на самом деле, готовые в любой момент свернуть в нужный переулок. Прохожие попадались редко, ибо это было особое сумеречное время отсутствия человеческих дел, спешки и несчастий.
Работник военизированной охраны, пожилой Сергей Тихонович наливал себе молока в какао «Серебряный ярлык». Он находился в абсолютном одиночестве, так как его напарница по договоренности отошла на часок домой. Позвонили в дверь. За ней стояли две девочки, похожие, как два мороженых, только одна была совсем беленькая, а вторая не совсем. И платьица у них были с различиями: у одной розовое с оборочками, а у другой — желтое в горошек, но тоже с оборочками. Девочки смотрели с любопытством.
— Дяденька. — сказала одна (это была Оксана), — пропустите нас, пожалуйста, у меня там мама. Мы ей телеграмму принесли.
— Чего-чего?
— Ну, пожалуйста, дяденька!
Хотя ВНИИ, где бдил Сергей Тихонович, заканчивал свою работу в шесть, некоторые особо научные оставались до восьми, а случалось, и вовсе до ночи. Вохровцы хотя и не одобряли подобных нарушений, но и не препятствовали.
Однако девчушки уже протиснулись в комнатку, и та, что вела переговоры, зашептала в ухо сторожу (какао он бросил на столе и теперь стоял нагнувшись):
— Ну пустите, дяденька, — от нее пахло жевательными резинками.
— Не понял, старый козел?!
Неожиданно Оксана точным и опытным кулачком ударила Сергея Тихоновича в плохо застегнутую ширинку. Маша беспокойно обернулась на дверь. Вохровцу было жутко и нестерпимо больно. Из раскрытого старческого рта текли коричневые слюни. Возвращаясь к реальности, он отметил хрустальный «хи-хик» и загорелые икры за турникетом.
Сразу за проходной начиналась лестница, а за ней — неимоверное разветвление коридоров здания довоенной постройки. Девочки исчезли. Стараясь не двигать пахом, охранник набирал бородавчатыми пальцами телефоны всех недремлющих. Однако из подробностей он помнил только какавную лужу на столе и не по-детски красные губы посетительниц.
Маша все никак не могла успокоиться, новые приступы смеха подкашивали ее ножки в гольфах. В одну из минут она, как бы изнемогая, шлепнула себя по коленке, а потом обняла Оксану за талию, с ужасом ожидая ее гнева и наказания. Касание длилось всего секунду, но и этого было достаточно, чтобы почувствовать концентрированную ласку хлопка и кожи; она даже исхитрилась прижаться носиком к сияющей щеке. Оксана отстранилась, издав горлом странный механический звук.
— Смотри, — сказала она хитро и торжественно: за одним из поворотов находился так называемый «рай», уже знакомый им по гостиницам и другим местам прежних посещений. Там была небольшая рекреация, где на противоположных стенах висели здоровенные зеркала; и если встать между ними и посмотреть в любую из сторон, то кроме себя самого, можно увидеть своих залитых электричеством, постепенно исчезающих из жизни предшественников. Исчезновение происходило за спинами. Оксана глядела на себя, на Машу умоляющим карамельным лицом, в который раз изумилась возможности ЭТОГО на земле и бросилась бежать, увлекая подругу за руку.
В конце коридора было темно и гулко, и она нажала на все попавшие под руку кнопки на щите. Нет, последнюю она позволила нажать Маше. Кроме светового сияния (правда, чуть запоздавшего и зеленоватого), пространство наполнилось легким зудением, порывистым треском и незаметным враждебным движением. У стены обнаружилась деревянная стремянка, на которую Оксана тотчас же взобралась.
— И тогда я вздохнула и закружилась, так что пальцы на руках заломило, — продолжала она какой-то свой рассказ.
— Платье! — взмолилась Маша. — Расскажи про платье!