– Зачем ты пришел? – спросила она. Ее голос звучал так, словно он доносился из глубокого колодца, хотя ведь именно там находилось ее сердце, а значит, и вся она сама.
Он поднял ее с пола и отнес на кровать.
– Сед мне позвонил, и хорошо, что он это сделал. Тебе больше не нужно делать это в одиночку, – прошептал он, прижавшись к ее волосам, а затем уложил ее и вытянулся рядом, крепко прижимая к себе. – Почему тебе сегодня так тяжело?
– Меня накрывает в день ее рождения и четвертого апреля – в день, когда я подписала документы на удочерение, – сказала она, захлебываясь слезами. – Но я больше не хочу убегать. Я надеялась, что здесь будет легче, но мне так тяжело это пережить, Уайатт.
– Я знаю, милая, – прошептал он. Его теплое дыхание проникло в ее ухо и коснулось самого сердца, растопив часть ледяной тьмы, таящейся там. – Скажи мне, что делать.
Она еще теснее прижалась к его телу.
– Просто обними меня. Не уходи.
– Я никуда не уйду, – заверил он ее.
Мигающие цифры показывали, что было ровно пять часов, когда она проснулась; ее ноги переплелись с ногами Уайатта, и они оба были полностью одеты. Трусы по-прежнему висели на вентиляторе, а ее чемодан валялся там же, где упал, когда она его бросила. Но это был новый день, и рядом с ней спал Уайатт. Так почему же эта безобразная черная туча все еще висит прямо над ее головой?
Она выползла из кровати и направилась к входной двери. Идти босыми ногами по холодному твердому гравию было малоприятно, поэтому она ступала крайне осторожно, пока не дошла до травы. Прохладная роса покрывала каждую травинку, и ей казалось, будто она прогуливается по мягкому бархатному ковру до самого берега озера. Она присела и стала вытягивать вперед ноги, пока они не погрузились в прохладную воду.
Перед ее мысленным взором возникла огромная церковь в Далласе. Купель для крещения была богато украшена, а за ней располагалась стена, расписанная изображениями деревьев и цветов. На ней было белое одеяние, и священник произнес, что она оставляет в воде все свои грехи и родится заново, как только поднимется из воды. В свои десять лет она часто задавалась вопросом, каково же было воде держать в себе грехи стольких людей и куда она девается, когда священник выдергивает пробку и сливает ее. Смывается ли она в реки, где грехи пристают к людям во время купания?
В свои двадцать шесть лет Харпер понимала, что это просто символический жест, но, глядя в то утро на безмятежную гладь озера, она призадумалась, сможет ли вода смыть ее боль раз и навсегда. Ей вспомнилась одна из старых песен, которую напевал и мурлыкал себе под нос Сед, работая на кухне.
У нее в голове пронеслись слова песни о том, чтобы сложить бремя со своих плеч. Она начала мурлыкать мелодию и вскоре уже напевала строчки о том, как ей стало хорошо, когда она сложила свою ношу. Она встала и сделала первый шаг к озеру. После третьего шага вода уже доходила ей до колен, и за старой евангельской мелодией последовала одна из ее любимых песен Джейми Джонсона[6]
. Она думала о своей бабушке, напевая в своей голове слова песни о том, что она прощается с миром и после смерти начнется ее новая жизнь. Неужели после смерти бабушки началась ее новая жизнь? Оказавшись по пояс в воде, она затихла.– Ах, бабушка, неужели ты умерла, чтобы я обрела покой? – прошептала она.
Сед только закурил свою первую за день сигарету, присев на скамейку возле кафе, когда заметил у озера какое-то движение. Какой-то ненормальный шел купаться в ледяной воде. Затем тучи рассеялись, и лунный свет выхватил из сумрака светлые волосы Харпер, и Сед бросил сигарету на землю и начал снимать ботинки. Пока он снял первый, она была уже по пояс в воде и воздевала руку к небу.
– Господи Иисусе, не дай ей этого сделать, – взмолился он, ослабляя шнурки второго ботинка. – Возьми меня вместо нее. Я готов пойти с тобой. Я стар и уже пожил на этом свете, и готов увидеть мою драгоценную Энни. Только не забирай ее сейчас.
Внезапно лужайку перед коттеджем Харпер озарил яркий свет, дверь открылась, и из нее выбежал Уайатт. Он облокотился на перила крыльца и вгляделся в озеро. Сед сбросил второй ботинок, и тут как назло в самый неподходящий момент у него случился приступ кашля, который приковал его к скамейке.
– Спасибо тебе, Господи, – сказал он, когда Уайатт сбежал по ступенькам и рванул со всех ног к озеру.
Когда он добрался до берега, обе его руки были подняты над головой. Но прежде чем он успел нырнуть, Харпер развернулась и пошла обратно к берегу. Уайатт раскрыл руки, и она вышла из воды прямо в его объятия.
Сед схватился за грудь и сделал несколько глубоких вдохов.
– Спасибо тебе, Господи. Спасибо, что не забрал ее, – сказал он, пытаясь отдышаться. – Так страшно мне еще никогда не было, Энни, но слава Богу, наша девочка цела.
Сед надел ботинки и вошел в кафе. Он начал готовить кофе и зажигать духовки, недовольно бурча о том, как бы ему сейчас хотелось поставить Харпер в угол. Так делала Энни, когда Харпер была маленькой. Он все еще ругался себе под нос, когда она вошла в кафе с широкой улыбкой на лице.