Время шакалов

Мать часто просила меня угомониться, найти хорошую девушку и жениться – она мечтала о внуках, а зачем мне была эта женитьба и заботы о семье, если и так отзывчивых девушек хватало?

На последнем курсе института внезапно умерла мать – от гриппа и я остался совсем один: близких родственников не осталось – где-то далеко были дяди и тети, но я с ними никогда не виделся и не общался.

Учился я в институте плоховато, а тут совсем было забросил учебу, но появилась однокурсница – Таня, которая узнав о смерти матери, выразила сочувствие и, однажды, зашла ко мне на квартиру. Я тут же, сыграл подло на её жалости ко мне, начал встречаться с ней и добиваться, как всегда привык, интимной близости, но она была твердых деревенских убеждений, что до свадьбы нельзя. И говорила, что она девушка, чему я не верил: как так, оканчивает институт и всё ещё девушка?

В общем, через месяц я её добился, было море слез, она действительно оказалась девственницей и отдалась полностью своему чувству ко мне – как первому мужчине в своей жизни, без остатка, со всей преданностью, на которую способны только немногие женщины.

Я дал ей ключи от квартиры и частенько, после занятий она приходила ко мне, но оставаться на ночь не желала, стесняясь подруг по общежитию, которые могут осудить её поведение. Так продолжалось до диплома, она поехала на каникулы домой, а я начал задумываться о женитьбе на Тане, видя такую её преданность мне.

А дальше, как в плохом анекдоте: она уехала, я по привычке, завел интрижку с её подругой – просто так, по взаимному согласию. Мы кувыркаемся у меня на квартире, и тут заходит Таня – у неё же свой ключ от квартиры! Она увидела всё это, бросила ключ и ушла.

Я пытался примириться, просил прощения, предлагал пожениться, но всё было бесполезно – она не простила измены, защитила диплом и уехала по распределению, кажется, в Новосибирск и больше я ничего о ней не слышал.

Я остался в Москве, работал в НИИ, но без старания. Ничего по работе не добился, потом перестройка, перестрелка и наступили нынешние времена – как раз для таких мерзавцев, как я, но азарт уже был утрачен, мошенничать не хотелось, а по совести не получалось.

НИИ развалился, я продал дачу, потом продавал вещи из квартиры, работал охранником, потом решил продать квартиру, был обманут, оказался без жилья и прибился к вам.

К чему я это говорю? К тому, что была бы рядом достойная женщина, Таня, например, и не опустился бы я на самое дно и не сидел бы здесь, а в своей большой квартире занимался с детьми вместе с женой.

Вот были в моей жизни десятки женщин, но ни одной не помню, кроме Тани, наверное, это была моя судьба, но я сам сломал свою жизнь. Как говорил Учитель: была женщина, которая могла изменить мою жизнь, но не сложилось по моей вине, а не по чьему-то божьему промыслу, о чем мы недавно беседовали здесь, – закончил Черный и потянулся к бутыли, чему никто не возражал.

Все выпили и Михаил Ефимович спросил Черного: – Ты всё время говорил о своей большой квартире? Какая она твоя большая квартира была?

– Там было три больших комнаты, две поменьше и большие кухня, ванная, туалет и коридоры – я по квартире маленьким ездил на велосипеде,– отвечал Черный, – отец-то генералом был, а их Советская власть ценила и обеспечивала достойную генерала жизнь, чтобы не воровали и не ловчили!

Да,– мечтательно промолвил Михаил Ефимович,– а мне бы хоть захудалую квартирку, но и эта мечта не сбылась.

XI

Дождь за окном из ливня превратился в морось, небо просветлело, что обещало скорое прекращение дождя. Все сидели задумавшись о рассказанном и услышанном.

Наконец, Учитель проговорил: – Мы высказались, но Тихий – наш гость и постоялец, промолчал. Как это следует понимать? Может ты, Тихий слушаешь нас и потом стучишь в ФСБ о настроениях среди бомжей, чтобы президент не опасался восстания и захвата власти бомжами Россиянии?

Итак, Тихий, будем признаваться и сотрудничать со следствием или уйдешь в отказ и не будешь рассказывать обществу о своих женщинах, которые довели тебя до бомжей? – насмешливо спросил Учитель.

–Понимаете, граждане присяжные заседатели, – подхватил иронию Михаил Ефимович, – и вы, ваше высочество, гражданин судья,– сказал он, обращаясь к обществу, – говорить мне, собственно, не о чем. Что жил в браке по расчету – так я сказал об этом ещё раньше, в итоге: ни брака, ни расчета, ни кола, ни двора.

Однако, есть одна история, наподобие той, что рассказал Черный, которая случилась со мной во время учебы в институте на первом курсе.

– В сельхоз-академию, в Москве, я поступил на льготных условиях, как комсомольский активист из сельской местности. Тогда льготы на поступление были для общественников, после армии, для спортсменов и по направлениям от предприятий. У меня было направление от райкома комсомола.

Год учебы пролетел незаметно: пока осваивался с учебой и в общежитии, приноравливался к столичной жизни на стипендию и помощь из дома от родителей – было не до девушек и по времени, и по финансам.