Время шаманов. Сны, дороги, иллюзии

Чимеккей произнёс эти слова негромко, но сила его голоса была поразительной, он словно «заполнил» всё пространство юрты. Мгновенно наступила тишина, даже маленький мальчик как будто услышал приказ, выраженный непререкаемым тоном, и замолчал.

— Ваш ребёночек здоров, нет у него никакой болезни, правильно вам врачи сказали. Это вы больны. Вас обоих лечить нужно.

Молодые мужчина иженщина стоялипосредиюрты, какпотерянные.

Чимеккей твёрдым голосом сказал:

— Сейчас вам нужно уехать домой на три дня. За это время вы должны решить, придёте ли вы ко мне ещё раз. Эти три дня ваш сын не будет плакать, всё у него будет в порядке, я вам гарантирую. Если вы решите приехать ко мне снова, оставьте его у родителей жены. Я буду заниматься только вами, и вы увидите, что причиной болезни вашего сына являетесь вы сами, точнее — ваши отношения. Вы должны излечиться, переступить через себя, чтобы помочь ему вырасти человеком, а не истеричным капризным баловнем.

— Ты поняла? — сказал он женщине.

Та кивнула, глотая слёзы. Чимеккей, обращаясь уже к молодому отцу, сказал:

— Я вижу, что родители твои хотели, чтобы ты стал настоящим мужчиной, потому и дали тебе имя Орлан — удалец. Но тебе нужно ещё расти и расти, чтобы стать вровень со своим именем. Но дух в тебе есть, только прячется пока…

Он похлопал Орлана по плечу и сказал молодым родителям:

— Сейчас мы проведём ритуал очищения, а вы сидите и просите небо о выздоровлении.

Я подумал, что ослышался — Чимеккей сказал «мы». «Мы проведём ритуал». Внутри меня всё задрожало, и я в лёгкой панике спросил шёпотом:

— А какова будет моя роль?

— Я подскажу тебе, что делать. Встань пока возле ребёнка, сложи ладони у груди, так, чтобы кончики пальцев находились возле лица, и сконцентрируйся на мысли, что ты хочешь помочь этим людям. Видишь, они просят помощи, а раз уж ты находишься здесь, то помоги им. Подай мне артыш.

Он указал на пучок зелёных веток, лежавший на отдельном столике среди множества других предметов. Взяв его в руки, я увидел, что это сорт можжевельника, а пока я рассматривал его, Чимеккей успел облачиться в необычные одежды. Он надел тёмно-синий халат, словно бы сшитый из пёстрых лоскутов, пришитые к нему длинные разноцветные ленты свисали почти до земли. На голове его был надет головной убор, украшенный полуметровой длины коричневыми орлиными перьями, на шее на кожаных тонких ремешках висели амулеты — фигурки зверей и птиц.

«Ну и ну!» — пронеслась в моей голове одинокая мысль, а Чимеккей тем временем передал мне два массивных связанных шнурком металлических диска, шёпотом объяснив, как с ними обращаться. Пока я пытался распутать завязавшийся шнурок, Чимеккей поджёг пучок можжевеловых веток, окурив густым светло-голубым дымом и родителей и ребёнка. Встав на середину юрты и запрокинув вверх голову, он поднял руки, произнеся:

— О-о-о-о-о, Курбусту хан!

И заговорил вполголоса по-тувински, как мне показалось, стихами, речитатив которых был завораживающим, незнакомые слова тюркского языка рокотали как горный ручей в узком ущелье. Баритон Чимеккея, глубокий и абсолютно чистый, без малейшей надтреснутости, звучал ровно, заполняя всё пространство вокруг.

Мы погрузились в журчащие потоки его голоса, молодые — видимо, вслушиваясь в смысл фраз, я же, не понимая ни слова, просто слушал украшавшие голос обертона, открывая для себя всё более и более глубокие оттенки, и так увлёкся, что едва не пропустил условный знак, который в определенный момент подал мне Чимеккей. Спохватившись, я легонько стукнул друг о друга диски, издавшие неожиданно сильный металлический звук, отдалённо похожий на звон маленького колокола. И звон этот имел словно бы несколько составляющих. В центре мощной низкочастотной волны, исходившей от дисков, явственно ощущалась тончайшая, почти ультразвуковая вибрация, «расцвеченная» вибрациями ещё более тонкими.

В моём мозгу возник образ тонкого веретена, вращающегося вокруг своей оси и наматывающего на себя бесконечную паутинную пряжу, каждая ниточка которой также вибрировала, издавая своё собственное звучание. От этого звука молодые родители застыли сидя с закрытыми глазами, как загипнотизированные, а может, именно так и было. Их маленький сын мирно спал, улыбаясь во сне, а Чимеккей двигался мягко и пел песню — длинную, как степная дорога, сопровождая пение шуршащими звуками небольшой пустотелой деревянной погремушки. Иногда, не прерывая пения, он брал со столика другие инструменты: маленькие серебряные колокольчики, осыпавшие нас дождём снежно-белых звуков, деревянную трещотку, резкий звук которой заставлял меня непроизвольно вздрогнуть.

По-прежнему продолжая петь, Чимеккей взял в руки большой бубен розово-красного цвета, выступы на его ободе натягивали кожу бубна так, что она, казалось, вот-вот порвётся. Маленькой, размером с кисть руки, плоской колотушкой он начал лёгкими ударами стучать по толстой, туго натянутой коже бубна, время от времени приближая резонирующую поверхность бубна к телам молодых мужчины и женщины.