Время Сигизмунда

Женщина, обернувшись во все стороны, начала обнимать и целовать жака с материнской нежностью, со слезами, со стоном радости.

Он стоял молча, но был взволнован и беспокоен.

— Каким образом вы здесь, Агата? Каким образом вы в Кракове?

— О, мой милый, не спрашивай меня об этом! — воскликнула нищенка, заломив руки. — Бог меня привёл за тобой прямо сюда, спасибо Ему, что мне хватило сил на долгое, тяжёлое путешествие, что могла тебя увидеть и буду охранять тебя. О! Ты не знаешь, как я боялась за тебя! Сирота! Один! Такое долгое путешествие, никакой опеки! Просить милостыню! Тебе было нужно просить милостыню!

— Ангел-хранитель меня вёл; видите, я дошёл счастливо и живётся мне лучше, чем я мог надеяться. Но вы, Агата, в этом возрасте, покинули дом, кровных, спокойную крышу…

— Я должна была, дитя моё! Должна! Благодарение Богу, что вдохновил меня на эту мысль и отвагу дал! И как я боялась за тебя!

— Зачем было обо мне бояться?

— Дай Боже, чтобы ты никогда не знал о том.

Женщина вздохнула и села, уставшая, на каменную лестницу ближайшего дома, опёршись на руки. Через минуту она отняла руки от лица, залитого слезами, и, притянув к себе мальчика, снова начала его целовать и обнимать, бормоча:

— Я тебя кормила собственной грудью, я привязалась к тебе как мать, а ты спрашиваешь, почему я бежала за тобой следом сюда. Бедное дитя, ты ещё ни себя, ни своей доли не понимаешь. И так тебе лучше.

— Моя Агата, — сказал жак, — скажи же ту великую тайну, которую мне так давно обещаешь. Дай же я узнаю, кто я, что мне угрожает; мне уже немало лет, я не ребёнок, я тебя пойму, а сумею сохранить тайну.

— Не спеши спрашивать! Лучше тебе о том не знать, — тихо отвечала нищенка, — чем позже узнаешь, тем лучше для тебя. Это тайна слёз, не спрашивай меня о ней, однако, ты её узнаешь. Но скажи мне, скажи, — прибавила она живо, — тут, в Кракове, никто тебя не расспрашивал, не зацеплял, не старался приблизиться к тебе?

— Конечно, Агата, конечно… Я молился ещё и плакал, увидев издалека Краков, когда мне уже незнакомые люди милосердием и милостыней начали приветствовать. Я принял это за доброе предзнаменование. Какая-то женщина, горожанка, дала мне сыр и кусочек хлеба, сразу потом получил милостыню от незнакомого шляхтича, которого сегодня встретил, и снова он меня одарил, а что больше, давал какие-то предостережния.

— Кто же он? Кто такой? — живо спросила женщина. — Молодой? Старый?

— Старый, седеющий. Русин, кажется, его называют Чурило.

Женщина сказала себе:

— Теперь я знаю.

— А ещё? — спросила она. — Больше никто тебя не спрашивал?

— Еврей, которого вы видели и которого мне шляхтич велел остерегаться.

— Остерегайся его, дитя моё, остерегайся, прошу. Что он тебе говорил теперь?

— Велел мне прийти к нему.

— Не ходи к нему, не ходи к нему! — добавила она живо. — Избегай его.

И, говоря себе, она встала:

— Они ему уже заплатили, они поджидают сироту! Бедный ребёнок!

— Кто они, Агата?

— О! Не спрашивай меня, не спрашивай! Но слушай. Ты знаешь, что сюда я пришла к тебе, чтобы присматривать за моим ребёнком, которому поклялась быть матерью. И останусь в Кракове, чтобы тебя оберегать.

— От кого, Агата?

— О! Не спрашивай, не спрашивай… Если с тобой приключится что-нибудь плохое, если тебе будут нужны совет или помощь, приходи ко мне, приходи. Я буду сидеть у костёла Девы Марии.

— Просить милостыню?

— Да, просить милостыню, дитя моё, для тебя и за себя. Найдёшь у меня помощь, найдёшь хлеб, найдёшь грош всегда. Мне так немного нужно, а ты так молод. Ты не пачкайся, прося на хлеб, будешь его иметь от меня, будь спокоен! Будет он у тебя, хотя бы мне пришлось красть!

Последние слова она выговорила с экзальтацией, схватила палку и хотела уходить.

Мацек её задержал.

— Разве я мог бы жить твоей работой! Но я в этом не нуждаюсь; верь мне, Агата, люди тут честные и песнь жака скорее молитвы выпросит хлеб и еду.

— Но я не хочу, чтобы ты попрошайничал!

— Мы так все живём.

— Все пусть так живут, но не ты.

— Чем я их лучше?

Женщина хотела, кажется, что-то поведать, потом задумалась, смешалась и отошла на несколько шагов.

— Подождите, ещё слово, слово… Агата!

— Завтра, завтра! Найдёшь меня у ворот Девы Марии, а теперь должна спешить.

— Может, вам нужны деньги, — сказал, подбегая к удаляющейся, жак, — вот, что мне дал Чурило, возьмите, возьмите.

— Я! От тебя? Да что ты! Благодарю! Я не имела бы совести!

И она вырвалась от него, желая уйти.

Затем в тихой улочке послышался глухой шум, шелест шагов несколько спешивших особ. Никого, однако, видно не было, когда вдруг из тесного переулка между двумя высокими каменицами вырвалось несколько нищих, направляясь к уходившей Агате.