Время Сигизмунда

Приходской священник Зебоцинский умер благочестиво, как жил, прожив ещё долгие годы в своём спокойном, тихом углу. Ему тщетно предлагали канонии и должности, он их со смирением отклонял, умоляя, чтобы его не отделяли от прихожан. Органист нашёл смерть на дне кружки, в которую с таким интересом любил заглядывать.

Пан Пеняжек завербовался позже в армию и служил долгое время в Лифляндии и против Руси. Ленчичанин, полюбив у Крачковой мартовское пиво, очень долго её навещал.

В итоге это мартовское пиво привело его к большому несчастью в жизни. Увы! Чаще всего мы погибаем от наших друзей. Расскажим, как это случилось.

Вначале эффект от напитка был на первый взгляд желанный и счастливый. Шляхтич раздувался, жил, его лицо краснело, нос тоже. Через некоторое время румянец начал переходить в синеву, полнота — в ожирение; красивые цвета носа обезобразили выросшие на нём бородавки. Его ноги отяжелели и распухли, работа стала мучением, потому что ни ходить, ни одеваться сам, ни на коня сесть не мог, ни, наконец, ловко взмахнуть саблей, как это бывало раньше. Он с тревогой глядел на растущий живот, который всё больше подходил к его горлу, ремень, сначала несколько раз обхватывающий, теперь едва на полтора оборота хватал, одежда лопалась и угрожала покупкой новой. Хуже всего то, что купить было не на что. Лошадь, седло, запасные кунтуши и жупаны были проданы по очереди и пропиты у Крачковой. Даже красные сапоги, заложенные Курдыбанику, наконец утонули в кружке.

Ещё немного денег оставалось, чтобы их пропить, когда у Крачковой произошли фатальные события. Неожиданно, непредвиденно, непонятно вдруг мартовское пиво стало таким плохим, так испортилось, что шляхтичу уже пить его не подобало. Он пошёл в другую шинку, и там то же самое, в третью — то же; он обошёл Краков, Казимеж, Страдом, везде мартовское пиво плохое, кислое, недостойное своего великого имени, недостойное! Пойло!

Увидев это, шляхтич заломил руки и впал в чёрное отчаяние. Не мог жить на свете, он с грустью начал предсказывать близкий конец, глядел вокруг равнодушным взглядом, плакал, пока наконец не умер. Нам неприятно признаться, что его похороны были менее чем скромными. Гроб этого заслуженного человека, сбитый из чытерёх сосновых досок, некрашенный, везли на телеге; за телегой — никого. Старый дед, баба и несколько набожных гробовщиков.

Собственность Ленчичанина, состоявшую из треснутого кувшинчика, разбитой рюмки, двух рваных рубах и кнута, памятки, сохранённой от продажи коня, и седла, недостойно расхватали после его смерти. Семья ни наследства, ни даже вести о кончине родственника не получила.

И конец. Да, наконец окончание. Мы не скажем вам, по примеру древних: «Plaudite cives» — потому что это было бы и слишком тщеславно и чересчур язычески, и мы предпочитаем старопольским покроем, как хозяин гостям после обеда, со смиренным поклоном прошептать:

Простите!!

Конец

1873