Время Сигизмунда

Тот, побив уже Мацка за то, что называл непослушанием, совершённым в день св. Гавла, шёл во главе колонны на расстоянии двадцати шагов, громче других напевая. Потом, точно что-то вспомнив, замолчал, приблизился прямо к Мацку, схватив которого за руку, отвёл в сторону.

— Слушай-ка, — сказал он, — ты помнишь, каких я тебе шишек набил?

— Уж должен помнить, потому что ещё их имею.

— Это хорошо… пусть это будет тебе наукой, чтобы старших слушал. А теперь за шишки награда. Пойдём только со мной.

— Куда?

— А что тебе до этого? Не будешь, наверно, жалеть. Зачем же нам от братьев отделяться? Увидишь, на что.

— Оставь меня, возьми Павлика Сороку, я пойду со своими.

— Но если я тебе приказываю идти со мной!

— Смилуйся, оставь меня в покое.

Урвис выставил огромный кулак и поднёс его под нос Мацку.

— Видишь? — спросил он с флегмой.

— Вижу! — сказал дрожащий мальчик и удрал, пустившись как стрела вперёд по улице.

Урвис засучил рукава, надел сильней шапку и за ним.

Напрасно старался Мацек, потому что с каждой минутой был ближе к нему Урвис, который угрозами и проклятиями преследовал убегающего мальчика.

На повороте к большому рынку Урвис схватил жачка за руку и, ударив его сильно в голову, вынудил остановиться. Мацек, плача, упал на камни.

— Тихо, клоун, тихо! Оставлю тебя в покое, только молчи и иди за мной. Слышишь, иди за мной!

— Иду, — грустно рыдая, простонал, вставая, сирота. — Иду, но куда меня ведёшь?

— Под костёл Девы Марии, там есть кто-то, кто с тобой хочет увидиться.

Мацек, которому в голову пришла Агата, остановился, блеснул глазами и веселей уже ответил Урвису:

— Почему же ты мне этого раньше не говорил? Я знаю, кто там меня ждёт, и один пойду.

— Нет, нет, я тебя провожу, — ответил Урвис, немного удивлённый, — так безопасней будет.

— Пойдём.

И они проворно пустились к костёлу, в котором как раз совершалась субботняя служба; а сидящие на кладбище, крыльце и на улице деды вытягивали руки, напевая молитвы чёток. Издалека Урвис дал какой-то знак, из той толпы встал дед огромного роста, с палкой в руке, и довольно быстро поспешил к жакам.

Был это Лагус, более страшный, чем когда-либо, потому что с обнажёнными ногами, которые уже покрывали нарывающие и гноящиеся раны от волчьего лыка. Несмотря на эти раны, он шёл, однако, живо. Вспомнив при его появлении, где его видел, испуганный Мацек хотел бежать, но Лагус уже был тут, а Урвис его задерживал.

— Это он?

— Это он, — ответил Урвис, — берите его и делайте что знаете.

— За мной, парень, — сказал дед, беря его за руку.

— Куда? Зачем? — вырываясь, закричал сирота. — Какое имеете право меня задерживать? О, Боже! Помогите, помогите!

— Тихо! Тихо, саранча! — прикрикнул Лагус. — Напрасно упираешься и кричишь, ты мой ребёнок и должен идти за отцом.

— За отцом! — ещё громче заплакал жак, вырываясь. — Ради Бога! Спасите! Спасите меня!

— Тихо, а то тебе руки сломаю, — отчеканил понуро Лагус, — руки и ноги поломаю, негодник. Иди, не упирайся и не кричи, а то голову о стену разобью. Иди, говорю, и ничего с тобой плохого не сделается.

— Но куда вы меня ведёте?

— Молчи, малыш, молчи…

Несмотря на угрозы, Мацек не переставал взывать о помощи, и когда проходили мимо костёла, надеясь, что там будет Агатка, он снова ещё громче начал кричать. Но никто даже головы на призыв не повернул; прохожие думали, что дед ведёт собственного непослушного ребёнка. Лагус тем временем, тащя за собой Мацка, спешил.

Уже прошли несколько сотен шагов, а дед, сжимая руку жака в своей железной ладони, постоянно бурчал на плачущего, когда на повороте в улочку, встретились глаза в глаза с паном Чурилой.

В своём шарачковом капоте, опираясь на палку, медленно шёл старый шляхтич, когда сначала голос ребёнка, потом вид его поразили задумчивого.

Чурило узнал сироту и, поднимая палку, весь покраснев, переступил деду дорогу.

— Стой, негодяй, — воскликнул он, — куда тащишь ребёнка?

Лагус смешался, а Мацек начал кричать:

— Спасите меня, пане! Спасите меня!

— Это мой ребёнок, что вам за дело, куда я его виду!

— Лжёшь, злодей! — восклинул Чурило. — Не твой, я его знаю; это Мацек, сирота; куда его ведёшь? Отпусти его сейчас же, а не то тебе голову разобью.

Лагус, казалось, минуту раздумывал, потом вдруг схватил жака обеими руками и, как перо, забросив на спину, пусился бежать. Но Чурили, заступая ему дорогу, ударил тростью по голове.

Одной рукой удерживая жака, другой рукой нищий ударил его своей крепкой палкой, которой только шапку с головы шляхтича сбросил. От крика ребёнка и Чурили на улице открылись окна, но, прежде чем успели прибежать любопытные, нищий, толкнув старика, пустился дальше. Шляхтич, оторопевший от падения, из последних сил ещё бросился в погоню за Лагусом.

Напрасно; нищий вскоре исчез на повороте. Выбежавшие мещане стали останавливать пана Чурили и расспрашивать его.

Рассказ, хоть короткий, занял какое-то время; сразу несколько человек пустились в погоню в разные стороны, но слишком поздно. Лагус скрылся где-то между зданий и, завязав мальчику рот тряпкой, прижав ладонью, ждал, пока он успокоится.