Время смеется последним

— Я хотела стать жокеем, — ответила она. — Или кинозвездой.

— И одно из ваших двух желаний сбылось, да?

— Одно сбылось, да. — Китти зажмурилась, выдувая дым в приоткрытое окно.

— Но это оказалось не так интересно, как вы ждали?

Китти открыла глаза. Лулу смотрела на нее очень серьезно.

— Играть? Да нет, мне нравилось быть актрисой, мне и сейчас нравится, хотя я уже забыла, когда играла. Но люди, котик, люди… В кино же одни уроды.

— Почему?

— Потому что врут, — сказала Китти. — Сначала все мило улыбаются — но это одно притворство. С настоящими злодеями и то проще, те хоть не скрывают, что хотят тебя убить.

Лулу кивнула задумчиво, будто сама сталкивалась с той же проблемой.

— А вы не пробовали врать, как они?

— Еще как пробовала! Только я все время помнила, что я вру. А если пыталась говорить правду — еще хуже. Понимаешь, это как узнать, что Санта-Клауса нет: хочется опять верить в него — но поздно, поезд ушел.

Она вдруг обернулась к Лулу, словно спохватившись.

— То есть… Я надеюсь, я не…

Лулу рассмеялась.

— Я никогда не верила в Санта-Клауса, — сказала она.

Они ехали и ехали. Лулу сделала математику. Потом историю. Потом написала сочинение про сов. Пустыня, кажется, растянулась на сотни миль, за окном по-прежнему было голо — если не считать расставленных вдоль дороги КП с автоматчиками и придорожными туалетами — и плоско; но наконец дорога пошла вверх. Деревья подступили с двух сторон, солнце теперь с трудом пробивалось сквозь густую листву.

Бронированные джипы вдруг резко свернули с дороги и остановились. Десятки солдат в камуфляжных формах появились непонятно откуда, будто отделились от деревьев. Долли с Лулу и Китти, озираясь, выбрались из машины. Кругом были джунгли, птицы в ветвях орали как оголтелые.

Подошел Арк, озабоченно поглядывая под ноги: он был в изящных кожаных туфлях.

— Генерал ждет вас с нетерпением, — сообщил он.

Они все вместе двинулись вверх по склону, ступая по пружинящей красной почве. В кронах деревьев ссорились обезьяны. Склон стал круче, впереди показались бетонные ступеньки. Появились еще солдаты, тоже стали подниматься по лестнице, со всех сторон доносилось поскрипывание армейских ботинок. Долли ни на шаг не отставала от дочери, придерживала ее за плечи. Китти шла сзади, мурлыкала что-то себе под нос. Долли попыталась разобрать мотив, но мотива не было — всего две ноты, снова и снова.

Сумка со скрытой камерой висела у Долли на плече. Когда они начали подниматься, она вытащила пульт и зажала его в руке.

Наверху лестницы оказалась забетонированная площадка, похожая на вертолетную. Солнечные лучи зримо пробивались сквозь влажный тропический воздух, под ногами клубился легкий парок. Генерал стоял на голом бетоне в окружении солдат. Маленького роста, как многие выдающиеся личности; без сине-зеленой шапки — вообще без головного убора; густые волосы хмуро топорщились над треугольным лицом. Он был при всех своих генеральских регалиях, но что-то в них казалось не так: то ли кривовато, то ли не вычищено как надо. Он выглядел усталым — возможно, из-за мешков под глазами. И раздраженным — как человек, которого только что вытащили из постели, сказав «они здесь», а он даже не понял, кто такие «они», пришлось ему напоминать.

Все пока молчали, словно никто не знал, что говорить.

Потом на верхней ступеньке появилась Китти. Долли слышала монотонное мурлыкание у себя за спиной, но не оборачивалась, а наблюдала за генералом. Он узнал Китти, на его лице тотчас отобразился неуверенный интерес. Китти двинулась в его сторону медленно и плавно, будто не шла, а перетекала в своем струящемся бледно-зеленом платье, будто обычная ходьба с ее нелепыми вульгарными подскоками — не для нее. Доструившись до генерала, она с улыбкой взяла его руку, пожимая, но одновременно обтекая его и чуть ли не смеясь от смущения, так что со стороны казалось, что они как бы слишком хорошо друг друга знают, чтобы здороваться за руку. Долли смотрела как завороженная. Она даже забыла про свою скрытую камеру, прозевала всю сцену рукопожатия. Лишь когда бледно-зеленая струящаяся Китти на секунду закрыла глаза и прижалась к генеральской груди, Долли очнулась и нажала кнопку — послышался тихий щелк. Генерал смешался и, не зная, что делать дальше, вежливо похлопал Китти по спине — щелк; тогда Китти забрала обе его руки (большие и узловатые, мужские) в свои (нежные и тонкие) и, сконфуженно улыбаясь ему в лицо, потом тихо смеясь, откинула голову — щелк, — как бы досадуя на то, что им обоим приходится испытывать такую неловкость. И тогда генерал улыбнулся. Это произошло совершенно неожиданно: его губы растянулись, приоткрыв два ряда мелких желтоватых зубов — щелк, — и лицо его тут же сделалось уязвимым, как у человека, который ужасно хочет понравиться. Щелк, щелк, щелк — Долли не отрывала палец от кнопки. Это было то, чего мир еще не видел, а увидит — ошалеет, потому что эта улыбка и есть то самое глубоко сокрытое человеческое в генерале.