Время смерти

Здесь начало неоглядного хаоса, который концентрируется в этом месте и отсюда, усиливаясь, разливается по дорогам, чтобы повсеместно, до самой Шумадии и Поморавья, донести ужас военного поражения и растерянность лишенных крова людей. Здесь, на мосту через Рибницу, единственном мосту на пути отступления его войск и продвижения вражеской армии к флангам Второй и Третьей армий, именно здесь и следует начинать борьбу. Первый бой всегда с самим собой. Кто проиграет его, проиграет и последний.

Он направился к дверям корчмы, медленно, волоча ноги: есть ли у него та сила, которой, по мнению Верховного командования, он будто бы обладает? Не опоздал ли он? Не конец ли это последнего боя? Почему с таким ехидством и неприязнью смотрят на него вестовые и ординарцы? Долго преодолевал он эти пятнадцать шагов до порога корчмы.

Войти в помещение, забитое местными крестьянами и беженцами, было невозможно. Хаос в войсках начинается хаосом в штабе: армия перемешалась с беженцами, командный состав армии — с гражданским населением. Прежде всего отделить заботы армии от забот гражданского населения. Чтобы они не лишали друг друга последних сил. Это самое главное. Стоя у входа, он слушал упреки беженцев.

— Почему вы не приняли ультиматум, если вам нечем воевать? Толкнули народ в пропасть, а теперь убегаете от него. Куда вы бежите? Валево сдали. Почему вы не можете найти место для решающего боя и с честью сложить головы? Куда вы идете? Такие огромные военные займы, а снарядов не хватило и на три месяца. Почему армия разута и раздета? О чем думает этот Пашич? Позор! Где ваши союзники? В душу их английскую, французскую, русскую.

— Мы победили Турецкую империю и Болгарское царство, одолеем и Франца Иосифа. А вы в чужие дела носа не суйте.

Это произнес генерал Бойович. Со своего места Мишич его не видел. Не станет же он перед всем собранием принимать командование армией. Это не тот штаб, в который он намерен войти.

— Спасич, сообщите людям в корчме, что я прибыл. — Застегнув все пуговицы на шинели, он встал у притолоки.

Адъютант расталкивал штатских.

— Расходись, народ, генерал Мишич прибыл! — слышался его зычный голос.

Люди отступали, поворачивались к двери. В плохо освещенной комнате Мишич едва различал лица; про кого-то он слышал, некоторых знал по имени. Но никто не выходил, ждали, не торопились. Он откашливался у двери. В комнате устанавливалось молчание, нарушаемое шепотом: Мишич. Штатские отошли, офицеры, сидевшие за столами и угощавшиеся горячей ракией, встали по стойке «смирно». Он молчал, неподвижный и немой, ожидая, пока корчма опустеет. Местные жители, его земляки, здоровались, снимая шляпы и меховые шапки. Он почти не отвечал. Смотрел на них строго, словно прижимал к стене; друг за другом, глядя прямо перед собой, точно в чем-то провинившись, они молча и стремительно шмыгали мимо него, растворяясь в толпе, бушевавшей снаружи. По-прежнему неподвижный, он ожидал, пока выйдет последний из штатских.

В углу комнаты, у окна, на оттоманке лежал с перевязанной ногой генерал Бойович. Взгляды их наконец встретились, столкнулись, ожили неприятные воспоминания о конфликтах и взаимных оскорблениях во время совместной службы в Генеральном штабе и войны с турками. Мишич не спешил здороваться с Бойовичем. Пусть до конца тот испытает свой позор. И чувствовал, как в душе у него возникает ощущение превосходства, презрения победителя; Бойович получил приказ Верховного командования, его сменили не только оттого, что он ранен; пусть приподнимется, если не может встать. Генерал должен понимать, кто в данной ситуации старший. Воинский устав имеет силу и для генерала Бойовича. И наступившем молчании лишь оконные стекла звенели от артиллерийской канонады и отдаленной винтовочной стрельбы. На дороге — скрип телег, крики, мычание и рев скотины.

— Входите, Мишич! — гневно произнес генерал Бойович.

Мишич молчал, по очереди разглядывая офицеров: он знал всех. Начальник штаба Хаджич, карьерист и франтоватый барчук. Займется административными делами и составлением донесений командованию. Это он умеет. Но есть и способные люди. И сторонники Аписа. А вот этот, что оперся о косяк, майор Савич, с тринадцатого года, когда Мишича уволили на пенсию, не здоровался с ним на улице. И толстяк Джурич отворачивался, делал вид, будто не замечает. Подполковник Рашкович перестал бывать у него дома. Профессор Зария — а этому что здесь надо? Устроился в штабе, ожиревшее сердце. Беззлобный болтун. Пригодится на случай бессонницы. Он-то рад, улыбается. Капитан Лукич, игрок и бабник, свистел Мишичу вслед с лестницы Офицерского собрания, когда Путник уволил его из Генерального штаба. Остальные в большинстве своем способные офицеры.

— Чего вы ждете, Мишич? Я ранен, да и постарше вас, — с возрастающей злобой повторил Бойович, приподнимаясь на локте.