Время смерти

— Ты хочешь создать военный трибунал? И в этой ледяной пустыне судить убийц Луки Бога? На рассвете мы расстреляем убийц, а потом пойдем в последнюю атаку на пулемет? И это стало бы логическим концом роты на Сувоборе? — Иван умолк, сообразив, что лишено смысла продолжать разговор в таком тоне, который опасно отдалял его от Богдана, и поэтому добавил озабоченно — Я согласен на все, что ты предложишь!

— Я не знаю, где находится штаб батальона. Пока не вернется связной, мы ничего не можем туда сообщить. И я не знаю, что сказать солдатам. Разумеется, формально, потому что они узнали обо всем прежде нас. Может, следует допросить подозреваемых? — Богдан умолк: пулемет осыпал Превию длинной очередью трассирующих пуль; можно ли Алексу Дачича назвать убийцей? А если обвинение будет облыжным?

— Давай поговорим с Саввой Маричем. В его разум я больше всего верю. Савва, подойдите сюда.

Савва Марич даже в кромешной тьме не забывал о требованиях устава и приветствовал их как положено. Богдан рассказал ему все, не преминув поделиться подозрениями в адрес Алексы Дачича.

Пулемет двумя короткими очередями оборвал цепь его доказательств.

— Когда выстрел-то раздался, внизу, у сторожки, я отлично слышал: Алекса Дачич и Спасое Божич спорили со Сретеном о фляжке с ракией. А потом торговались о сигаретах. Думается мне, не они это, — спокойно ответил Савва.

Богдану его уверенность показалась подозрительной; чем упорнее убеждал Савва, будто Алекса Дачич никак не связан с убийством, тем очевиднее становилось ему: Савва будет защищать каждого в роте. Может, он и сам соучастник. По его мужицкой логике Луку Бога полагалось прикончить. А если рота сговорилась, что тогда? Даже вестовой мог это сделать.

— Что ты молчишь, Иван?

— Если Савва Марич и рассуждает сейчас несправедливо, то думает он и говорит, во всяком случае, на пользу дела.

— Но если мы с тобой поддержим его, то есть их, значит, мы становимся соучастниками.

— Ведь он же был гад, Богдан. Жестокий и бездушный.

— Был, Иван. Но во имя свободы отечества, а не из корыстного расчета стал он таким. Он был несчастный человек, я вчера вечером это понял. И не могу осуждать несчастного.

— Стоило видеть, как он швырял вчера перед голодной ротой свои чинарики.

Богдана поразили слова Ивана. Однако ему было неловко с ним спорить в присутствии Саввы Марина, который хранил молчание.

— Теперь надо решать сообща, — произнес он твердо.

— Решай как знаешь. Я на все согласен. На все. — Иван опустился на снег. — Никакие знания, никакие принципы этой ночью ничего не стоят.

— Какая-то мораль имеет свою цену и сегодня на Превии. От чего-то нам нужно оберегать себя, Иван.

— Я не понимаю, от чего. В самом деле, не понимаю. Если вся Европа ведет себя как последний уголовник, то что мы можем сделать здесь, на снегу, на морозе, с какой-то несчастной искромсанной сербской ротой… Это просто неразумно. Бессмысленно.

— Если б я пережил благодаря случаю эту войну, Иван, мне пришлось бы предстать перед первым же судом по обвинению в преднамеренном убийстве.

— Ты еще думаешь, что для будущего мира уцелеют какие-то остатки совести? Ты социалист, революционер… Ты… Впрочем, я все сказал. Я на все согласен.

— Ты предлагаешь скрыть убийство, сделать вид, будто Лука Бог погиб в бою? Чтобы он тоже стал одной из жертв Превии? Ты этого хочешь?

— Почему бы нет? Все мы стали ее жертвами. И все будем ими. Сегодня или завтра, уже не важно. Так ведь, Савва?

— Если вы позволяете мне тоже кое-что сказать, то лучше сейчас не решайте ничего. Дождитесь утра. Наступит день, и все будет по-другому. А может, и само собою решится. Я вам, господин взводный Драгович, поскольку вы сейчас командир, предложил бы отступить с Превии. В еловый лесок.

— Никуда мы до рассвета отступать не будем! — отрезал Богдан, охваченный чувством внезапной ярости на Савву, на его практическую, лукавую трезвость, которую воспринял после Бачинаца Иван, очевидно приходя от нее в восторг. — Без приказа мы с Превии не уйдем. — Он стремительно пошел прочь, потом вернулся. — Ты слышал, Иван, что мы прикрываем полк и всю дивизию. И слышал, какое значение имеет Превия.

— Да, все возможно. И война может быть решена на Превии.

Пулемет с вершины короткими очередями сверлил темноту; подавленный отчаянием, Богдан шагал к нему и к своему взводу. Забросать его гранатами. Спасти жизни ста, двухсот, трехсот человек. Сейчас, пока темно. Пойти с Алексой и Спасое. С ними? Может быть, победой над этим пулеметом все будет решено. Остановился: а вдруг неведомая справедливость будет удовлетворена? Или искупление за несправедливость? Он лишит себя возможности быть несправедливым. Спасет роту. Майор Таврило Станкович наверняка бы одобрил такое решение. Придя к своим солдатам, вызвал Алексу Дачича и Спасое Божича.

— Померзнем все, взводный. И наше пополнение, вчерашнее, рекрута этого, пока он возился с окопчиком, ударило. Руку ему перебило.

— Сколько у вас гранат? Пойдете со мной.

— Куда, взводный?