Время снимать маски

– Шерифу? – не понял Майк.

– Да, новому шерифу.

– Но кому?

– Слушай, старик, я тебе не глашатай, сходи в город да спроси. – Дин хлопнул себя по лбу. – Вспомнил наконец! Точно такой же узор я видел в Корсикане на памятнике… – Он пощелкал пальцами. – Помните того парня, что совершил тройное самоубийство? Его еще на похоронах добили, случайно уронив в овраг. Так значит то была твоя работа, старик?

– Я же старался, дружище, – протянул несостоявшийся художник.

– Отлично, теперь эта табличка будет напоминать мне о могиле самого законченного неудачника в Техасе.

В тишине утра послышался какой-то шум, напоминающий отдаленные раскаты грома. Майк напряг слух и поднял лицо к небу.

– Что это? Гром? Но ведь на небе ни облачка.

– Так ты не туда смотришь, – со смехом произнес Дин. – Вон там на горизонте вполне себе приличное облако, правда не дождя, а пыли.

И действительно, когда все четверо прикрыли глаза от солнца, то увидели, как издалека к ним приближается стадо коров. Впереди скакал вакеро с низко надвинутой шляпой. Прошло несколько минут, прежде чем он приблизился к ранчо. И пока скот под крики и свист сгоняли в кучу, незнакомец спрыгнул на землю и поприветствовал горожан. Из дома уже выбежал Билли и с любопытством следил за умелыми действиями пастухов.

– Чем-то помочь? – спросил Майк. Вакеро ответил ему кивком и быстро заговорил на испанском, однако ни одно его слово не оказалось понятым. – Наверное, я слишком долго спал. Не понимаю, что ему от нас надо?

– Не от нас, а от тебя. – Дин перекинулся с незнакомцем парой слов, и тот согласно пожал ему руку. – Ты должен ему остаток денег за коров.

– Каких еще денег? Я не ждал никаких коров!

– Проснись, старик! – Дин похлопал его по плечу. – Умберто говорит, что заказ был от стрелка в пончо и дорогих сапогах.

– Умберто… – Наконец Майка осенило. Он улыбнулся незнакомцу и побежал к дому. – Конечно, Умберто! Черт возьми! И когда он все успевает?

– Кто? – бросила на пороге Молли.

– Генри, будь он неладен!

Завершив сделку, Майк взъерошил и без того растрепанную шевелюру и окинул взглядом мычащее стадо.

– Провалиться мне сквозь землю! И что теперь делать?

– Для начала поправь ограду, – отозвался Дин, собираясь уходить. – Она требует починки, особенно вон в том месте. И изготовь клеймо, или первой же ночью лишишься нескольких коров. Удачи, старик!

– А ты, я смотрю, неплохо разбираешься в скотоводстве.

Дин остановился в нескольких шагах.

– По старой памяти. В прошлом работал на ранчо. До того, как меня стали называть бандитом.

– А я как раз думал завязать, – вставил один из напарников Дина. Тот покосился на него, сощурив глаз.

– Да и мне бы подзаработать, – добавил второй.

Майк обрадовался было такой удаче, но тут же посерьезнел.

– Денег у меня нет, парни, – с досадой произнес он. – Придется искать Генри. Его скот – его работники.

– Генри Бланко – скотовод! – Дин рассмеялся, а за ним и остальные. – Все местные телочки будут принадлежать только ему. Блестяще! Не забудь добавить в клеймо его инициалы.

– Да? – Майк зевнул и пригладил непослушные волосы. – Ладно.

– Это шутка, старик. Ты же не хочешь получить в глаз, как Джей Купер? И знаешь что, иди-ка досмотри свой сон. Понадобятся люди – найдешь нас в таверне.

***

Томас Клиффорд не решался выйти на люди несмотря на то, что здоровье пришло в норму. Он подходил к окну, отводил занавеску и, едва заметив прохожего, возвращал ее на место. Он много думал, но ни с кем не делился мыслями. Когда принесли письмо, губернатор сидел, склонившись над столом и подпирая ладонями тяжелую седую голову.

С минуту Клиффорд смотрел на бумагу. Что там? Угрозы? Обвинения? Приговор? Да, он вполне этого заслуживает. Но сможет ли перенести? Лучше бы он умер тогда, там, в таверне. Рука тронула краешек письма, а потом губернатор не выдержал и одним рывком судорожно развернул бумагу. Знакомый почерк на секунду ослепил глаза. Сердце застучало еще сильнее. И сражаясь с самим собой, преодолевая мучительные терзания совести и нервную дрожь, он заставил себя читать.

«Я не буду писать о чувствах, о том, что пережил в этот черный день, о ненависти или прощении. Я не святой, чтобы безоглядно любить тех, кто причинил так много боли, и не настолько мягок, чтобы оправдывать чужие поступки. Бесконечная усталость – вот все, что осталось от пройденного пути. Где-то в глубине сознания, в самом дальнем его уголке, оборвалась последняя нить, связывающая мое «сегодня» с моим «вчера». Истина открылась, прошлое ушло в небытие. Страшная правда разбила жизнь на до и после. И в этот день часть моей души умерла. Но я понимаю, что только переступив эту грань, можно двигаться дальше, продолжать жить. Смогут ли смириться другие – не знаю. Я смирился.