Однажды мы вместе с Грушевскими оказались в большой шумной компании в гостеприимном доме нашего общего друга, где внушительную часть интерьера занимает черный Steinway. Миша вдруг вспорхнул от нас на крутящийся стульчик возле рояля. Он медленно и очень аккуратно, словно вскрывал банковский сейф, набитый золотом, открыл крышку. Внимательно оглядел клавиши, словно пересчитывал их – а вдруг какая-то запала или пропала, шумно втянул своими широкими ноздрями пыльный аромат давно сыгранных здесь мелодий, взмахнул пальцами и обрушился на мирно дремавшего лакового исполина… По дому могучими волнами понеслись всем хорошо известные мелодии: «Подмосковные вечера», не успев проводить уходящее закатное солнце, уступили место коварной «Мурке Климовой», которой, как утверждал Миша, именно он дарил «кольца и браслеты», вслед за ней посреди гостиной вырос и затрепетал «Старый клен», забросав нас «листьями ясеня», который не желал и, видимо, не мог ответить на вопрос о «его любимой», зато среди этих деревьев оказалось можно заблудиться и сыграть в прятки с самим «Александром Яковлевичем», и Мишкино «ау-ау», которое он обещал звать «днем и ночью», эхом отдавалось на всех этажах дома, возвращаясь к нашей веселой группе, отчаянно подпевавшей веселому таперу… Миша работал с роялем вдохновенно, самоотверженно и ударно. Так, возможно, Пигмалион высекал свою Галатею из слоновой кости, а Микеланджело срубал «все лишнее» в вековых мраморных глыбах, превращая их в Давида, Геракла и Моисея. Он будто вгрызался в монолитную скалу, выбивая из нее звенящие самородки золота и серебра, которые разлетались под его мощными руками драгоценной россыпью звуков по паркету, очаровывали нас ритмом, наполняли энергией звука и завораживали глухими стонами пианиста. В течение получаса никто не мог ни есть, ни пить, ни даже дышать в обычном ритме. Все, кто могли, пели, а Мишка-виртуоз подчинял себе не только рассерженный ворчливый рояль, но и всю нашу дружную компанию, в которой (в отличиe от меня) были и те, кто все-таки успешно закончили «музыкалку». В тот момент Грушу любили все, за исключением известного профессора, который, поморщившись, проворчал что-то про «потерянные бемоли». Но услышать его глухое брюзжание шансов у нашей шумной вечеринки не было – мы уже почти единогласно утопили в аплодисментах Михаила Грушевского, уникального самоучку-музыканта, который действительно умеет играть на всех инструментах, не обращая внимания на законы скрипичного ключа и замечания музпрофессора. Как я убедился буквально через пару дней, он точно так же виртуозно, залихватски и самозабвенно управлялся и с гитарой, вскрывая серебряными аккордами вены наших поющих душ, взбивая ловкими переборами симфонический коктейль тайных переживаний, и превращая их в многострунный ураган рвущихся на простор диких восторгов… Вот такой он уникум – мой друг Миша Грушевский, который действительно умеет играть. Да еще как!!!