Для преподавателей Бог был светом, поэтому соборы, которые они возводили, были освещены еще ярче, чем Сен-Дени. Они всё сильнее проникались евангельским духом. Школы продолжали развивать мысль о преемственности Ветхого и Нового Заветов. Приходит более ясное понимание идеи вочеловечения Бога. Образование тверже опиралось на первые строки Евангелия от Иоанна и на другие тексты, говорящие о том, что Слово Божие — Истинный Свет, через который всё начало быть; Свет, дарующий жизнь и просвещающий каждого человека, приходящего в мир[99]. В глазах магистров, преподававших в городских школах, заботившихся о строгости рассуждений и стремившихся понять суть того, о чем они говорили, Бог предстает уже не сияющим источником света, предвечная красота которого ослепляла монахов, предававшихся созерцанию. Они видели Его скорее таким же
Мысль стремилась к ясности. Она освобождала человека от формализма, отделяла волю от действия. В письме к Элоизе Абеляр провозгласил: «Преступление заключено в самом намерении, а не в проступке». Мысль, пользуясь методом анализа, разлагала сложное на составные части, утверждала, что «нет ничего, кроме человека». В новой, строго организованной картине реальности, как в новом соборе, слито воедино множество скрытых от глаза элементов. Мысль обратилась к природе, исследовала ее, так как, по словам Абеляра, «в травах и семенах, в природе деревьев и камней заключено достаточно сил, способных воспламенить или успокоить душу». То же самое и почти теми же словами говорит святой Бернард. Мысль, а вместе с ней и скульптурное убранство соборов описывают тварный мир, каким он предстает взгляду. Тьерри Шартрский первым предпринял попытку дать толкование Книги Бытия, основанное не на символике, а на физике. Он представил сотворенный Господом мир как сочетание четырех стихий и концентрических сфер: более легкий огонь устремляется к границам космоса; из испаряющейся воды возникают звезды; тепло порождает жизнь и все одушевленные существа. Мир перестает быть нагромождением символов, подавляющим воображение; он приобретает логичную форму, которую повторяет собор, отводя подобающее место каждому видимому творению. Геометру надлежало, обратившись к дедуктивным математическим знаниям, облечь в осязаемые формы, передать в камне невероятные бестелесные образы Небесного Иерусалима, которые в Сен-Дени смогли воплотиться лишь в ослепительном сиянии, льющемся через витражные стекла.
Еще одним трофеем, добытым у покоренной исламской культуры, стала математика. Клирики Испании и Южной Италии открывали в арабских книгах не только философию, но и науку древних греков. Для шартрских школ были переведены сочинения Евклида, Птолемея, трактаты по алгебре. Среди различных систем знаний, которые постепенно вытесняли прежнюю систему trivium'a, геометрия и арифметика занимали почетное место. В своем труде «Didascalicon» парижский магистр Гуго Сен-Викторский наравне с семью свободными искусствами упоминал механические искусства. Впервые в Сен-Дени структура здания была вычислена «с помощью математических инструментов», и скорее всего план крипты, в который следовало включить часть старого здания IX века, был построен с помощью компаса. Такой подход избавлял новую архитектуру от эмпиризма романских построек. Логический стержень помогал обрести большую независимость от материала, позволял строить не такие тесные и приземистые, более открытые свету здания. Появилась возможность с помощью математических расчетов воплотить в жизнь все эти рациональные построения. Аркбутаны[100], изобретенные в 1180 году в Париже, чтобы еще выше надстроить неф собора Нотр-Дам, были порождением науки чисел. Искусство Франции, выросшее в соборных школах, охотно украшало стены церквей изображениями семи свободных искусств. С конца XII века искусство принадлежало логикам. Вскоре оно должно было стать искусством инженеров.
Новые соборы появились в обществе, где представление о святости было по-прежнему связано с монастырем. В эпоху Абеляра и аркбутанов Нотр-Дам еще не иссякло мощное духовное движение, которое со времен победы христианства и падения Рима искало пути спасения в отречении от мира. Для современников Филиппа Августа спастись от гибели, уберечь свою душу прежде всего означало обратиться к Богу, облачиться в одежды святого Бенедикта, стать затворником. Не в обители, открытой каноникам и студентам, а в настоящем монастыре.