Надо сказать, при жизни Людовика Святого Сито изжил сам себя. Монастыри этого ордена поднялись на одной волне с сельским хозяйством и стяжали чрезмерное богатство. Теперь настал их черед подвергнуться осуждению. Тем не менее цистерцианская мистика оставила глубокий след в эпоху первых соборов.
Монастырь Сито находился в решительной оппозиции епископской школе. Его монахи восставали против городов, которых они бежали, против клириков, которых считали стоящими на низшей ступени духовной иерархии, против бесполезного в их глазах схоластического учения, против Парижа — нового Вавилона, бездны, губящей молодые умы. В 1140 году святой Бернард посетил Париж с единственной целью — «обратить» студентов, переманить их, отвратить от учебы. В получившей широкую известность проповеди «Об обращении», составленной им по этому случаю, Вавилону противопоставлялось убежище, «пустыня», как единственный путь к спасению. Разве лекции школьных преподавателей не были «бесполезной завесой между душой и Христом»? Зачем их слушать? «В лесах ты найдешь больше, чем в книгах; деревья и скалы научат тебя тому, чего не знает ни один учитель». В глазах святого Бернарда спорить о священном тексте — грех. Нет ничего губительнее диалектики, рассуждения, никчёмных попыток объяснить то, во что следует верить. Он сурово обрушился на преподавателей, приложил все усилия, чтобы созвать Собор в Сансе, осудивший логику Абеляра, и другой — в Реймсе, осудивший Жильбера Порретанского. Как и Пьер де ла Сель, аббат реймсского монастыря Сен-Реми, святой Бернард полагал, что «истинная школа та, где учителю не платят и с ним не спорят», — школа Христа. Сито и религиозные круги, подвергшиеся его влиянию, не отрицали пользы образования и размышления над Священным Писанием, но давали им иную направленность, убежденные в том, что отражение Бога в человеке — не разум, а любовь: «Разум — это сама любовь».