Время Сомнамбул (СИ)

- В таком случае и норма только разновидность безумия.

- Каламбурите?

- И не думаю. Разум при лунатизме остаётся незатронутым, только сон и действительность отождествляются. А для миллионов буддистов это вообще аксиома: жизнь - сон. А смерть? Вспомните Шекспира: "Какие сны увидим в том последнем сне?" Нет, древние были глубже, мудрее. И они не трусили перед сомнамбулизмом, считая его священным даром, посланным богами. Пророки, ведуны, прорицатели, медиумы, спириты - возможно, все они были лунатиками, откуда нам знать? Так что выше голову, мой друг, выше голову!

Иногда учитель ловил благодарный взгляд, догадываясь, что имеет дело с невропатом, свихнувшемся на боязни заражения.

- Ну вам бы психотерапевтом работать. Или психологию преподавать.

- По совместительству, мой друг, могу быть вашим личным психоаналитиком - вставая, отшучивался он. И уже в дверях добавлял с нарочитой многозначительностью: - А смерти бояться не надо, человек ко всему привыкает, привыкнете и к тому, что вас больше нет.

Распорядок в лагере был свободный. Другими словами, его просто не было. Днём при ярко светившем солнце или белыми ночами, когда оно матовым шаром скользило по горизонту, сомнамбулы, те, кто не спал в своих хижинах, как призраки, бродили по берегу, загромождённому огромными реликтовыми камнями. Если им вдруг приспичило, там же справляли нужду, не стесняясь, расстёгивали штаны, которые потом забывали застегнуть, бредя дальше с приспущенными до колен брючинами, а если они спадали ниже, на ботинки, то, запутавшись, падали. Некоторые подтирались тёплой от солнца, набранной в горсть, галькой, как это принято в некоторых азиатских странах, но большинство - штанами. Из хижин по нужде не выходили, используя для этого углы и стены, редко - туалет, так что вскоре всё в лагере пропиталось вонью. И сами сомнамбулы тоже. Их одежда, которую не снимали, их ботинки без шнурков, отобранных во избежание самоубийства - трогательная забота, ничего не скажешь, - их косматые волосы, грязные ногти, и, казалось, сами души, если таковые в них ещё теплились, - всё источало ужасающий смрад. Однако лунатики, если и различали запахи, то быстро к ним привыкли. Обоняние, самое гибкое из чувств, подстраивается даже к скотному двору. Двигались сомнамбулы медленно, точно рыбы, раздвигая водоросли в своей реальности, одновременно осваивая, иногда на ощупь, становясь на четвереньки, береговую линию, бывшую для них терра инкогнита или, как знать, землёй обетованной, пространством, в котором они, однако, ориентировались каким-то шестым чувством. С удивительной точностью они подходили к самому краю, куда докатывались ледяные волны, некоторые собирали ребристые ракушки, как в детстве, распихивая по карманам, кто-то ловил рыбу, как Неклясов, ставший теперь Первым, а в прошлой жизни посвящавший этому все выходные. Далеко забросив удочку, он долго смотрел на поплавок пока не засыпал, прислонившись к гранитному валуну. Бывало, очнувшись, он, как ребёнок, оглашал окрестности радостным криком: "Поймал! Поймал!". И было непонятно - вытащил ли он рыбу наяву или во сне. Да это никого и не интересовало. Только священник склонялся над ним колодезным журавлём и, обняв, долго гладил его вихрастые, начавшие редеть, волосы, щекоча лоб своей клочковатой бородкой.

- Бог, - произносил Первый. - Он видит Бога.

И священник понимал, что Первый говорит о себе в третьем лице, галлюцинируя наяву.

- Будьте, как дети, - шептал священник, роняя жгучую слезу. - Будьте, как дети.

Вечерами в лачугах разрешалось включать телевизор, где переливали из пустое в порожнее, и сомнамбулы смотрели его, разинув рты. Совсем, как дома. И точно также ничего не понимали. Но если раньше они не видели скрытой подоплёки речей, то теперь не осознавали даже их прямого смысла. Но велика ли разница? Обман всегда обман, и откровенный, возможно, даже лучше.

Ночами океан успокаивался, засыпал, и над лагерем воцарялась мёртвая тишина. Только в старых печных трубах с выпавшими кирпичами выл ветер, да изредка слышалось равномерное поскрёбывание - это пришедшие из тундры олени чесали о забор рога. О наглухо замурованном лагере в городе поползли разные слухи.

- Там убивают, - говорили одни. - А трупы скармливают рыбам.

- Зачем? - возражали другие, более трезвомыслящие или имевшие недостаток воображения.

- Как зачем? Власть в лагере давно захватили сомнамбулы, которые убивают своих, а для охраны, чем меньше изолированных, тем лучше. Небось, только и ждут, чтобы они перебили друг друга.

- Но охране-то какая выгода?

- Как же вы не понимаете - работы меньше! И потом за живых отвечать надо, а за мёртвых какой спрос. Знай трупы в океан сбрасывай. Был "изолированный", и нету! А концы в воду. И то правда, чего их жалеть, они все, считай, уже покойники.