Время сомнамбул

Он не хотел ее напугать, но ему самому было страшно. Он точно почувствовал, что выйдя в ночь, стал Вторым. Поделившись страхом, он надеялся, что ему станет легче, однако, увидев искаженное лицо жены, пожалел о своих словах. Сглаживая их, он обнял ее за плечи и смешно крякнул, как делал всегда, веселя детей. Жена улыбнулась. «Делает вид, — подумал Варгин. — Интересно, за кого больше трясется, верно за себя». Ему стало невыносимо одиноко, и то же странное чувство снова укололо его. Да, он стал Вторым.

Что доктор ошибся, стало ясно уже через день — болезнь оказалась заразной. Ее подцепила жена Варгина. Первая из женщин, она стала Третьей в списке лунатиков, которым предстояло заполнить город. Теперь супруги вместе шатались в ночи под низкой, искрившей снег луной, изредка перебрасываясь бессмысленными фразами. Правда, чтобы увидеть в них отсутствие смысла, их надо было слышать. А супруги друг друга не слышали. «Может, вы и раньше были глухи друг к другу, — усмехнулся про себя врач, — только не замечали». К нему супругов привели дети, заметившие ночное отсутствие родителей. И опять начались расспросы, теперь доктор отнесся куда внимательнее: что же все-таки стряслось? раньше ничего подобного не наблюдалось? были ли в роду страдавшие сомнамбулизмом? — и даже: не проверялись ли вы на сахарный диабет? на атеросклеротические бляшки? а на венерические заболевания? — тут доктор несколько смутился, почувствовав, что перегнул, но не расписаться же вот так, сразу, в своей некомпетентности, нет-нет, ради собственной репутации стоило немного их помучить, тем весомее, тем значимее будет его диагноз, пусть и весьма размытый.

— Это, бесспорно, лунатизм, — сказал наконец он, получив на свои вопросы отрицательные ответы, и сжал кулаками висевший на шее фонендоскоп. Он поднялся, давая понять, что аудиенция окончена, но увидев на лицах невыразимое отчаяние, посчитал нужным быть чуточку откровеннее: — Случай медицине неизвестный. По крайней мере, мне, я не специалист.

Выпустив фонендоскоп, врач с притворной виноватостью развел руками. На мгновенье замерев, он молча посмотрел в глаза пациентов, стараясь не мигать, и посчитав, что этого вполне достаточно для выражения сочувствия, которого не было и в помине, выписал супругам снотворное — одно на двоих. Дети у Варгиных были уже взрослыми, старший сын завел машину, на которой привез родителей, а младший, пока брат до побеления суставов вцепился в руль, усадил на заднее сиденье Второго и Третьего. Оставшись один, врач посмотрел в зеркало, запустив пятерню в редевшую шевелюру, подумал, что состарился, так никуда и не вырвавшись из этой проклятой глуши, куда попал после университета, откуда уже на следующий день мечтал убежать хоть на край света, выбраться любой ценой, бросив все — и ненавистный кабинет, и бесконечных унылых пациентов, одних и тех же, которых потом встречал на улицах — а куда деваться, в этой захолустной дыре не разминешься, — и ему стало до слез жаль себя. Потом он вспомнил супругов-лунатиков, скривился, пожалев, что не сказал им пары слов в качестве банального утешения, как того требовала врачебная этика, про которую он давно забыл — а кто виноват? опять же эта чертова дыра! — продлевая движение, пятерня почесала затылок: а все-таки, что это за ерунда такая? Этот вопрос, такой естественный для любопытного студента, каким он был, обычный даже для мало-мальски уважающего себя медика, не задавался им уже много лет. Нет, надо все же сделать им энцефалограмму или направить на магнитно-резонансную томографию. Да, пусть просветят им головной мозг. Покажет что или не покажет, но он обязан их проверить, хотя бы для очистки совести. Но завтра, завтра. Внезапно вздрогнув, врач отскочил от зеркала: и как он мог забыть — сейчас идет футбол!

На обратном пути Варгины ехали в угрюмом сосредоточенном молчании и, не сговариваясь, завернули к Неклясову — как-никак сосед первым проторил дорожку, на которую они ступили, и, глядя на него, можно было представить, что их ждет. Утаптывая на крыльце снег, они с полчаса звонили, стучали, колошматили сапогами по раздолбанной двери, так что она тряслась под ударами, готовая сорваться с петель, но никто так и не открыл. Припав к заиндевевшему стеклу, услышали слабое шуршание — по полу безбоязненно скреблись крысы. Сквозь оттаявшее пятно в темноте разглядели силуэт человека на постели — неподвижного, как в летаргическом сне. Младший сын хотел было выбить окно.

— Живой, — остановил его отец. — Мертвеца бы крысы жрали.

Махнув рукой, он зашагал к машине. Сын снова сел за руль.

— Вот что, — откинувшись на сиденье, глухо сказал человек, ставший Вторым, — привяжите меня сегодня к кровати.

— Вместе со мной, — эхом отозвалась Третья.