Время спать

Может, не стоит спешить? Я потягиваюсь, подняв руки вверх, разминая затекшие мышцы. Никогда не откладывай на завтра то, что можешь сделать послезавтра, — таков мой девиз. Я — король волокиты. В Средние века у меня была бы мантия и скипетр, и крестьяне приходили бы ко мне за мудрыми советами, они спрашивали бы, какой будет урожай, случится ли война, растить ли им своих детей в нищете или отдать на попечение. А я бы под фанфары вставал во весь рост и изрекал: «Ну… не знаю… Не надо об этом сейчас думать. Лучше поспите по этому поводу пару дней, а потом спросите кого-нибудь еще. Идет?»

Вдруг зазвонивший телефон заставляет меня вздрогнуть.

— Алло?

— Наконец-то я тебя застала! Замечательно! Я уже устала оставлять сообщения твоему дурацкому автоответчику. Ты единственный человек из всех, кого я знаю, который так долго не перезванивает, — не считая Хьюго, конечно.

— Здравствуй, мама.

— Я просто хотела крылом махнуть, и все.

— Понятно.

Повисает молчание. Похоже, обычные помехи на линии превратились в тихое дребезжание. У моей кофеварки запор, у путеводителей — проказа, а теперь еще и телефон контузило.

— А как там твоя новая девушка? — небрежно бросает мама.

Впрочем, это скорее попытка спросить небрежно, поэтому эффект получается обратный.

— Хорошо. Наконец-то увидел ее.

Секунду мама ничего не говорит.

— Ты, кажется, говорил, что вы неплохо ладили до ее отъезда в Америку.

Да? Вот черт.

— Ну да. Наконец-то увидел ее после приезда. Мы поужинали.

— О-о! — обрадовалась она. — Вы поужинали!

— Да.

Молчание. Кажется, я знаю, что за ним последует.

— Вос нох?

«Вос нох» — это на идише. Это все равно что сказать: «Ну? Да? И что дальше? Рассказывай же…», только чуть более настойчиво.

— Нох ничего, мама. Мы поужинали вместе.

— А еще будете ужинать?

— Да. Надеемся открыть клуб для гурманов.

— Правда?

— Нет. Это была шутка.

— А…

Я очень надеюсь, что Интерпол это не записывает. Они могут меня арестовать по какому-нибудь сфабрикованному обвинению (например, в шпионаже) просто для того, чтобы им не пришлось больше сидеть в своих наушниках времен Второй мировой войны и переживать, краснея и смущаясь.

— Ты ни за что не догадаешься, кого я случайно встретила на днях!

Это точно. Никогда не догадаюсь.

— Джима Дикона? Майкла Бантинга? Уолли? Индиру Мютхенфлякен? Братьев Тишнер?

— Нет, — ликует мама, — Ника.

— Ника? Человека по имени Ник?

— Друга твоего.

— Где ж ты его умудрилась встретить?

— На рынке Уэмбли. Не знала, что он умеет играть на дудке.

— Он на рынке дудку искал?

Она смеется, будто я сказал какую-то глупость. Натягивая телефонный провод до предела, подхожу к окну, запотевшему от тепла батареи, натягиваю рукав халата на запястье, чтобы протереть стекло. В получившемся грязноватом пятне я вижу побелевшие от снега верхушки деревьев; такое впечатление, что земле этой ночью принесли какие-то дурные вести и она поседела.

— Дорогой, ну что ты как маленький? — говорит мама. — Он был Веселым Дудочником.

— Ах, естественно. Что ты несешь?

— Габриель, а ругаться необязательно.

Ругаться необязательно? Мой отец кричит «гребосраная хренотень», когда не может найти ключи от машины. Интересно, что бы он сказал, узнав, что человек, с которым он живет, сошел с ума?

Теперь, кажется, мама начинает понимать…

— А я подумала, что это одна из ваших шуточек, — несколько подавленно оправдывается она.

Она явно думала, что это будет такая забавная история, над которой мама с сыном мило похихикают, а потом, возможно, между ними установится связь, пусть и слегка запоздалая. Она не была готова к психологической драме.

— Но он же всегда был шутником, разве нет? — добавляет мама чуть ли не умоляющим тоном, словно протягивая руку над бездной в поисках хоть намека на понимание.

— В общем… да, — сжалившись, протягиваю ей мизинец. — Но я не думаю, что это все шутки. Похоже, у него немного поехала крыша.

— Может, это все наркотики?

Все-таки удивительно, как самая банальная мысль вполне может оказаться верной.

— Может… Но, по-моему, это не вариант.

— А это что за наркотик?

— Это… Я просто хочу сказать, что он не увлекается наркотиками или чем-то в этом роде. И тем более тяжелыми наркотиками. Хотя… может, отчасти дело и в этом… Так что конкретно он вытворял?

— Он ходил туда-сюда и играл на дудке.

— Из этого ты заключила, что он Веселый Дудочник.

— Ну, на нем еще была небольшая зеленая шляпа.

— Но это еще не значит, что он… Так, что за небольшая зеленая шляпа?

— Откуда я знаю, Габриель?

— С черной африканской ленточкой?

— Слушай, я не помню. Кажется, да.

— Понятно. Ты с ним разговаривала?

— Только поздоровалась. Ну и спросила, как дела. Махнула крылом.

— А он что сказал?

— Он сказал: «Здравствуйте». А потом… — мама смеется, только не очень уверенно, поскольку помнит, чем обернулась ее беспечность несколько секунд назад, — …было очень забавно. Он раскинул руки в стороны — я даже подумала, что он собирается меня обнять, — и сказал: «Не буду больше прыгать, раскинув руки. Буду ходить, раскинув руки». Потом зашел в супермаркет.