Это сложно, поскольку, по сути дела, я никогда никого никуда не приглашал. Все мои женщины сами меня соблазняли. Все пять, включая ту, которую восемь дней назад в беспамятстве вытолкал из спальни, неистово размахивая руками. Я не умею доводить дело до постели — слишком уж высока скала, с которой надо спрыгнуть, пытаясь поцеловать кого-то в первый раз. Поэтому я даже не думаю о переезде в Америку. Ведь если живешь в Америке, то у тебя должен быть пистолет. И когда я окажусь в Сиэтле, Луизиане или Национальном горном заповеднике Блэкрок лицом к лицу с Мэри Лу, Пэгги Сью или какой-нибудь Дарлин и, помирая со страха, потянусь к ней, закрыв глаза и вытянув губы трубочкой, а она отвернется и скажет свое решительное «не надо» или «ты что, сдурел?», я просто достану пистолет и вышибу себе мозги.
Нельзя не согласиться с одним хорошим приятелем Оскара Уайльда (правда, не таким же знаменитым), который как-то сказал, что хуже попытки довести дело до секса может быть только попытка снова довести дело до секса. С одной из моих пяти женщин, Люси, я познакомился в колледже, и иногда, замученный бессонницей, вспоминаю ее молодое свежее тело, вспоминаю дождливые выходные в Лестершире, как я пытался укутаться в эту молодость и свежесть. С тех пор мы не виделись. Только четыре года спустя, когда мне очень хотелось трахаться, я ей позвонил, и мы договорились о встрече. В тот вечер Люси ужасно нервничала, ерзала, заказала себе выпить, но даже не пригубила. В конце концов она спросила:
— Послушай, почему ты решил со мной встретиться?
Я не мог сказать: «Мне очень трахаться хочется», поэтому покривил душой:
— Так просто. Встретиться, поболтать… Узнать, как у тебя дела.
— И все?
— Ну да, — пожал я плечами.
Она облегченно выдохнула:
— Слава тебе господи. Я-то думала, что у тебя СПИД.
«Ну, спасибо, — подумал я тогда, — неужели я настолько паршиво выгляжу?» Но, как выяснилось, дело было в другом: парень, с которым она переспала четыре года назад, вдруг появился как гром среди ясного неба, сказал, что надо встретиться и что им есть о чем поговорить. Что еще она могла подумать? Любовь в середине девяностых — это паранойя.
Надо звонить Дине. Я не могу больше выносить сексуального унижения. Элис — только верхушка айсберга. Этот мир переполнен, уже до отказа забит фантастическими женщинами, с которыми я никогда — понимаете,
(Терпеть не могу «никогда». Как-то раз мне пришла в голову мысль избавиться от «доломита». Я был готов разориться на «остин-метро» с автоматической коробкой передач. Чековая книжка лежала на столе, дело было почти сделано, но тут продавец допустил ошибку: «И, конечно, если вы хоть раз проедетесь на машине с автоматической коробкой передач, то уже
Телефон укоризненно глядит на меня с самой середины кухонного стола, рядом подсыхает пролитый кофе. Руки у меня уже чешутся. Надо все обдумать. Кто подойдет к телефону? Что, если Бен?
— Да, блин.
— Привет, блин.
— Слушай, Бен… А можно с Диной поговорить?
— Можно… А что тебе вдруг захотелось поговорить с ней?
— Да так просто.
— Просто?
— Ну, не совсем просто.
— Тебе ведь она нравится? Или тебе больше нравится моя жена? Да ты влюбился в мою жену! Но понял, что она никогда от меня не уйдет, и решил схитрить — приударить за ее сестрой. Ты жалок! Ты так одержим моей женой, что готов довольствоваться бледной тенью своей любви. Разве не так?
Вполне возможно, что наш разговор сложился бы несколько иначе. Но мне все равно боязно.
— Алло?
— Привет… Элис?
— Привет, Гэйб.
— А Дины там нет поблизости?
— Есть, сейчас позову.
— Не надо! Не надо ее звать. Тебя я люблю! Тебя! Не нечто похожее на тебя на восемьдесят процентов и с бюстом на двадцать процентов меньше твоего, а тебя! Замечательную, восхитительную, прекрасную!!!