Время-судья

Он покосился на меня и пожал плечами, а я сказала:

– Продолжай, продолжай.

– Давай подумаем, кто мог оставить записку.

– Для начала не худо бы узнать, кому она предназначалась.

– Зависит от того, когда она написана: до убийства Лопахиной или после. На этот счет никакой определенности.

– Ирина сказала, что записку обнаружила примерно через неделю после гибели квартирантки. К тому же, если бы она предназначалась девушке и та ее видела, вряд ли бы оставила на столе. Разорвала или убрала куда-то…

– Значит, предназначалась она ее любовнику.

– И кто эту записку оставил? Моя мать?

– Возможно, – кивнул он. – Она знала об интрижке твоего отца и этой девицы, говорить с мужем не решилась, боясь, что отношения после этого вконец испортятся, вот и оставила записку, в надежде, что это заставит его быть осмотрительнее.

– Отец мог обо всем узнать от своей любовницы, ведь мать приходила к ней.

Берзинь вновь пожал плечами.

– Возможно, он тоже предпочел молчать. Твоя мать была в квартире, значит, либо сама следила за мужем, либо кого-то наняла. И этот кто-то раздобыл ключи. То, что текст записки напечатан, вполне объяснимо: твой отец наверняка узнал бы почерк жены.

– Наверняка, – усмехнулась я. – Очень мило, что ты бережешь мои нервы и не говоришь главного. Записку мог оставить убийца. Тогда и проблем с ключами не возникло. Они, скорее всего, лежали в сумке девушки. Лицо жертвы было обезображено. Убийца не хотел, чтобы ее опознали?

– На это он мог рассчитывать только в том случае, если был уверен: в ближайшее время никто девушку искать не будет. У нее здесь ни родственников, ни друзей…

– Значит, она вовсе не была случайной жертвой.

– Наши догадки пока мало чего стоят, – заметил Берзинь.

А я усмехнулась:

– Давай я скажу то, что не решаешься сказать ты. У моей матери был повод ненавидеть эту девушку и даже желать ей смерти.

– Повод был, но это вовсе не значит, что убила она. Прежде всего, убить человека ножом не так просто. Даже если ты сильно его ненавидишь. Твоя мать не спецназовец…

– Моя мать имела деньги, ей вовсе не обязательно убивать самой. – Тут я вновь подумала о неизвестном, который жил в квартире подруги матери. – Есть только одно «против», что перевешивает все «за»: это совершенно не похоже на мою маму. Она могла страдать, ненавидеть… что угодно могла… но не убить…

– Наберись терпения, и в конце концов мы во всем разберемся. – Берзинь обнял меня и привлек к себе, и тут у меня зазвонил мобильный.

Любовной сцены не получилось, потому что я полезла в сумку за телефоном. Звонил отец. Это почему-то напугало, какое-то время я прикидывала: отвечать или нет, – и, наконец, ответила:

– Да, папа.

Голос отца звучал привычно ласково, и я поне-многу начала успокаиваться. Папа спрашивал, где я, сообщил, что сегодня решил закончить работу пораньше, и просил заехать к нему. Я сказала, что буду примерно через час, и убрала телефон.

– Что он хотел? – спросил Берзинь.

Меня неприятно поразила его интонация, точно речь шла об общем враге.

– Закончил работу пораньше, хочет увидеться, – пожала я плечами.

– Чепуха. Он уже знает, что ты затеяла, и ему это не нравится. А когда выяснит, кто тебе помогает… не удивлюсь, если тебя запрут в твоей детской.

– Не говори глупостей, – отмахнулась я. – Отвези меня домой.

– К тебе или к нему?

– Ко мне.

– Надеешься сохранить в тайне факт нашего знакомства?

– Чего ты добиваешься? – разозлилась я.

Берзинь тут же пошел на попятный:

– Я подожду возле его дома… ты встретишься с отцом, и я тебя отвезу…

– В таком случае ждать тебе придется хренову тучу времени… – И тут до меня дошло. Я таращилась на Лео в полном обалдении и не сразу смогла произнести: – Ты что… ты думаешь… да ты спятил…

– Я просто не хочу, чтобы ты вдруг исчезла. Как твоя мать.

Удар ниже пояса. С полминуты мы смотрели в глаза друг друга, гнев боролся во мне со страхом, что Берзинь может оказаться прав, ведь ему эта мысль не в пьяном угаре явилась, он сделал вполне логическое заключение… Любые факты можно трактовать по-разному. Или почти любые… Я знаю своего отца и никогда не поверю, что он способен… А Берзинь не знает.

Я продемонстрировала кулак и сказала со всей серьезностью:

– Не смей.

Он тяжко вздохнул и отвел глаза. До моего дома ехали молча. Лео хмурился и старался на меня не смотреть. Я мысленно готовила гневную отповедь и уже хотела произнести ее вслух, но почти сразу поняла: у него на мои доводы найдутся свои, и еще вопрос, какие из них покажутся серьезнее. В общем, возле подъезда я выпорхнула из машины, буркнув:

– Пока.

Он тоже вышел и сказал, когда я уже входила в подъезд:

– Обещай, что позвонишь.

Я кивнула, поспешив закрыть за собой дверь.

Папу я нашла на веранде. Он сидел в кресле-качалке с книгой в руках, но не читал, а смотрел куда-то вдаль. Может, следил за облаками. Я подошла и поцеловала его. Он улыбнулся, похлопывая меня по руке.

– Знаешь, дочь, ты стала настоящей красавицей. А я и не заметил, как выросла моя маленькая девочка.

– С детьми всегда так, – засмеялась я.

– Наверное. Остается только надеяться, что я не самый плохой отец на свете.