Время светлячков

Маша услышала музыку — странную, завораживающую, потустороннюю… Девушка приблизилась и посмотрела ей прямо в глаза. Маша содрогнулась, увидев в этом взгляде глубину, мудрость, муку и боль такой силы, какую она сама, пожалуй, не в силах была бы выдержать, доведись ей испытать подобное чувство. Да, именно, неописуемое чувство агонизирующей боли хлынуло на Машу неуправляемым мощным потоком, так, что её маленькое хрупкое сердечко, казалось, сейчас разорвётся на куски, и она отвернулась, чтобы не смотреть.

Но зловещий шёпот иссушенных огнём губ настиг её слух и забился в висках, подобно пульсирующей крови:

«Да, именно так, не смотри, — шептала девушка, обжигая жаром своего факела, — тебе и незачем на меня смотреть. Это он, он должен смотреть и вытерпеть всю боль, что причинил мне! Я не знаю, что у тебя с ним, но нас связывает давнее проклятье, и до тех пор, пока он не отдаст мне долг, ни его, ни моя душа здесь не успокоится! Знай же, несчастная, что я горела в огне из-за него и не желаю тебе ничего плохого, но если ты не отпустишь его, то сгоришь, как и я! Поверь мне, не ты, а я связана с ним вечными узами любви, так что пока не поздно, беги и спасай своего ребёнка, ибо я не остановлюсь!»

Маша билась в странном припадке, и Лена, схватив её за плечи, трясла, обезумев от страха.

— Очнись, очнись! — кричала подруга, слёзы текли по её щекам — такие желанные, долгожданные капли, почему же они не приходят к Маше?

И Лена, наконец, преобразилась: как ветром сдуло наносную весёлость, в глазах горел неподдельный страх, непритворное сочувствие и искреннее желание помочь…

Цепляясь за Лену, словно за жизнь, Маша протянула к ней свои руки, но всё было как в тумане, а её уже окружали люди с чужими лицами, от белого цвета их одежд веяло холодом и запахом лекарств. Она внезапно почувствовала лёгкость, как будто уже воспарила к небесам, чьи-то сильные грубые руки подняли её и положили на носилки, она пыталась умолять их оставить её дома, потому что нужно дождаться мужа («послушайте, это очень важно, если меня не будет дома, он забудет, что я существую, положите меня обратно, пожалуйста, я должна быть дома, когда он придёт»), но никто её не слушал, а мир вокруг колыхался и дрожал, в глазах пульсировало и темнело, и лицо лучшей подруги растворилось за взглядами чужих озабоченных глаз.

Ещё дальше, позади исчезающей реальности, горел огонь, поглощающий всю её жизнь, и из этого огня восставала танцующая фигура черноволосой богини с лицом, искажённым истерическим смехом и бездонными глазами, подобно омутам, наполненными абсолютным чёрным отчаянием, от тьмы которого Маша задрожала и, чтобы только не видеть этого взгляда больше, провалилась в болезненное беспокойное забытьё.

* * *

Опять больница, как тогда, когда она встретилась с девушкой Олей, и с ним… Но в прошлый раз эти облупившиеся стены и стерильный запах принесли ей счастье, а теперь… что теперь?

Маша не знала.

Яр не приходил её навестить, да и, кроме Лены, никто не приходил. Холодный страх заползал внутрь, проникал от сердца до низа живота, а оттуда распространялся тошнотой вверх до самого горла. Маша не могла есть и спала очень плохо.

* * *

Войдя в дом, Лара ощутила странный холод. Ветер дул со стороны окна и распространялся по всей квартире. Слышны были звуки с улицы, и кот не выбежал, как обычно, её встречать.

Леденящий страх поглотил ощущения счастья и ликования, пару минут назад наполнявшие её сердце. На ватных ногах, будто неживая, Лара пошла к распахнутой балконной двери. Окно тоже было открыто настежь, а пол балкона припорошён снегом, и она стояла на этом снегу, глядя на дорогу, уводящую к лесу, боясь опустить глаза вниз.

— Бесик… — пробормотала, наконец, Лара одними губами и склонилась над подоконником.

Он лежал на крыше магазинчика внизу, весь занесённый снегом.

— Я не открывала окно, — сказала Лара сама себе, начиная плакать, — не могла!

Дрожа от рыданий, она спускалась по лестнице вниз, не помня, как, искала домоуправление, дворников, общалась с какими-то людьми, и, наконец, забрала его — холодного, твёрдого, с кровью, запекшейся на голове. Он, видимо, упал неудачно, ударившись о выступ одного из балконов, возможно, перевернулся из-за этого и разбил голову. Дрожащими пальцами Лара пыталась закрыть ему глаза, но не могла — веки заледенели.

— Бесик, прости меня, — шептала она и обескураженно пыталась вспомнить, как уезжала.

Она была уверена, что не могла оставить дверь открытой, а уж тем более — балконное окно. Обычно холод задувал в щели, и зимой она его никогда не открывала. В комнате было еще одно окно, чтобы проветривать, и когда Лара делала это, то уносила кота на кухню. Это всё составляло чётко отработанную схему и делалось на автомате порой не один раз за день, учитывая специфику её домашней работы.

Наплакавшись, Лара взяла переноску и начала укладывать туда тело питомца, немного повернув его, и тогда увидела странный знак, начерченный застывшей кровью на том боку, на котором он лежал мертвым.