Время светлячков

— А что за семинары у вашего мужа? — не отставала женщина. — Не подумайте, что я какая-то наглая, мне просто интересно, потому что мой тоже пару лет назад в какую-то секту попал. Еле вытащила его оттуда. Домой приходил, какую-то нёс околесицу про планеты и конец света, книжки странные в дом таскал и вообще стал шальной совсем. Я тогда ремонт на кухне затеяла, чтоб его от этой ерунды отвлечь, он побухтел, но взялся за дело. Ну, и некогда ему стало по семинарам шастать.

— Какая вы молодец, Наталья Ивановна, — засмеялась Лена, — одним выстрелом двух зайцев.

— Да, — сказала дама серьёзно, — теперь на кухне красота и у мужа голова на месте. Бывает, иногда, конечно, вспомнит, но боится, что я опять что-нибудь затею. Я уж ему намекаю, мол, вон в туалете плитка откололась, да и в комнате неплохо бы обои обновить. Он и замолкает сразу.

— У меня такое не сработает, — сказала Маша, — мой муж сам начальник, бригаду вызовет да и всё. Мне иногда кажется, что эти семинары для него важней всего — работы, дома и уж тем более меня.

— Ну, перестань, Машут, он любит тебя! — возразила Лена, но голос её прозвучал неискренне.

— Но Лена, все эти семинары, я не знаю, он каждый раз приезжает оттуда чужой.

— Я уже говорила, что, может, лучше бы ты ездила туда с ним.

— Да, но… ты же знаешь, я не хочу! Я этого не понимаю, это не моё!

— Понимаю, — кивнула Лена.

— Да ещё девушки постоянно пишут, звонят, эта Злата — она ему как лучший друг, ну что это такое!

— Ох, девоньки, — покачала головой Наталья Ивановна, — ну вы даёте. Разве ж можно так мужиков запускать!

Маша замолчала, бездумно разглядывая собственные ногти — короткие, ровные, идеально покрытые лаком телесного цвета.

Почему-то вдруг вспомнилась мама. Эта странная неопрятная женщина, пахнущая потом и готовкой из дешёвых продуктов, ужасный дом, в котором с рождения жила Маша: как вообще из человека может получиться что-то хорошее, если он растёт в такой грязи?!

Постоянно вокруг бардак, вся квартира завалена вещами, толстый слой грязи на полу — маме нравилось так жить. Она и Маше не давала прибираться. Да ещё брат, который начал пить с тринадцати лет. Маша ещё в школьные годы стала подрабатывать летом, покупала себе какие-то вещи, а он воровал и вещи и деньги — да что там говорить, вся эта проклятая семейка с рождения воровала у неё жизнь. Потом ещё этот ужасный отчим, который тоже только сидел в кресле и пил. Семья еле сводила концы с концами, и видимо, от этой беспросветной печали Маша и загремела в больницу с гастритом в двадцать пять лет.

Не зная ничего о её жизни, никто бы не поверил в это, но Маше там было хорошо. Чистые опрятные постели, добрые медсестры, свежий воздух, блаженное безделье, любимые книги. Ни мамы, ни отчима, ни брата — делай всё, что хочется. Маша будто попала на курорт.

Она подружилась с девушкой с соседней кровати, Олей. Оля была грациозная и стройная, кареглазая, с длинными пышными каштановыми волосами. Она всё делала красиво. Сидя на кровати в трусах и футболке со скрещёнными ногами, своими тонкими длинными пальчиками с красивым маникюром Оля почти целыми днями раскладывала карты. Потом она что-то писала в узористом толстом блокноте, а иногда уходила в коридор, на лестницу и, стоя у окна, долго с кем-то говорила по телефону. Голос у неё был нежный, низкий, с приятной хрипотцой.

Иногда она делала перерывчики и, попивая чай из большущей кружки с белыми лилиями, болтала с соседками по палате.

«Знаете, девчонки, я даже рада, что сюда попала, — говорила Оля, улыбаясь одним краешком рта, как будто усмехаясь, но это была её обычная манера общения, — а то я дома ничего не успеваю. Столько заказано раскладов, девочки ждут, а я совсем замоталась. Муж вообще не помогает, хоть бы денег приносил, так нет, я одна кручусь с дочкой, на двух работах, да вот это ещё, но мне хоть нравится… я бы вообще только картами занималась, но он мне покою из-за этого не даёт, говорит, что типа я порчу на семью навожу, это мать его настраивает против меня, а она и всегда была против».

Оля отхлебнула чая.

«Ну к чёрту, в общем, беда, даром что я людям помогаю, у самой дома просто бардак. Вот пускай один попробует пожить».

«А за ребёнка не беспокоишься?» — спросила круглолицая темноволосая девушка у окна.

«Знаешь, милая, если честно, то я так устала, что во мне и беспокойства-то не осталось. Да нет, он неплохой отец, если б всё было совсем ужасно, стала бы, думаешь, я его терпеть! Просто, когда я дома, он знает, что всё будет сделано, а так по нужде и зашевелится, как миленький».

«А гадание всегда сбывается?» — спросила Маша.

От глубокого пристального взгляда карих глаз Оли Маше стало не по себе. Но потом Оля улыбнулась, как обычно, краешком рта, и ответила мягко: