Время светлячков

Она была одета просто: в ватник и длинную чёрную шерстяную юбку, на ногах — обычные серые валенки. Голова замотана пуховой шалью, а руки без рукавиц — немного распухшие, с покрасневшей от тепла костра потрескавшейся кожей. Прищурившись, пожилая женщина несколько минут стояла и молча смотрела на огонь. Невысокого роста, крепкая, коренастая; длинные тёмные волосы, припорошённые сединой, выбивались из-под шали и падали на грудь крупными свалявшимися завитками. Когда-то они явно были пышными, красивыми, даже роскошными, но она давно за ними не следила. Круглое лицо Тамары испещряли морщины, но угольно-чёрные глаза под густыми бровями казались неожиданно молодыми, а взгляд был ясным и острым. Женщина пристально смотрела будто бы в самый центр костра, неотрывно, почти не мигая, и пляшущие языки пламени отражались в глазах её, как в тёмных зеркалах.

Вдруг она резко подпрыгнула, словно взлетела выше огня, закрутилась в воздухе вихрем с такой скоростью, что пробуждённый этим движением ветер поднял вверх подсвеченные пламенем снежинки, и Тамара продолжала вращаться в искрящемся снежном облаке, не замечая, что её подопечная в домике уже проснулась и наблюдает за ней в окно серьёзно и спокойно, опустив голову на сложенные на подоконнике ладони.

Тамара с глухим звуком приземлилась, топнула пару раз правой ногой, затем по инерции повернулась ещё несколько раз вокруг себя и вдруг завыла волком, а потом, продолжая воем выводить странную старинную песню, заплясала вокруг костра. Шаль упала с её головы на плечи, густые чёрно-белые локоны вились в воздухе, глаза угольками сверкали, отражая огонь, да она и сама была огнём — безумной жаркой стихией страсти, и Тая видела сквозь мутное стекло, как преображается её наставница и вдруг непонятным образом приобретает силу, задор и облик молодой девушки, такой радостной, юной и прекрасной, румяной, пышной, черноволосой.

Тае казалось даже, что вместо старого рваного ватника Тамары на ней теперь яркое зелёное платье с пышной юбкой и оголёнными плечами — нежные полные белые руки вьются плавными изгибами вокруг её соблазнительного тела, а красные блестящие сапожки мелькают под подолом юбки, выбивая замысловатый быстрый такт.

Тамара уже не выла, она пела красивую страстную и в то же время яростную песню жизни, женственности, любви — такой, о которой Тая ещё ничего не знала, но уже начинала догадываться по изредка просыпающимся в её теле сильным волнам желания, которые зарождались внизу живота и затем приятной дрожью расходились по всему телу одновременно вверх и вниз, заполняя её целиком от макушки до кончиков пальцев ног.

В такие моменты, когда девочка почти видела юную Тамару своим недавно открывшимся внутренним взором взрослеющей ведьмы, она даже любила её, а потом не понимала, почему эта некогда задорная молодая женщина превратилась в то чудовище, которое учило её ужасным вещам. Но старуха любила рассказывать о чём угодно, кроме собственной судьбы. За сказками и древними преданиями о любви она глубоко скрывала личную боль, которой не хотела делиться.

Вздохнув, Тая закрыла и вновь открыла глаза, прогоняя наваждение. За окном в тускнеющих всполохах костра снова плясала со злобным воем старуха в валенках и грязном ватнике. Шаль упала на снег, Тамара в экстазе танца притоптала её ногами и, смешно размахивая короткими руками, продолжала крутиться, но уже как-то вяло, будто бы из последних сил.

Девочке показалось, что за поляной у кромки леса притаились три огромные чёрные фигуры с раскрытыми в немом рыке зубастыми пастями, ей даже привиделись чёрные страшные кони с пышными гривами, на которых сидели эти оскалившиеся всадники, и звуки сильных глухих ударов, будто кони били копытами по земле, и от этого топота дрожала земля, готовясь разверзнуться и поглотить жалкое существо, словно в последней агонии бьющееся обречённым мотыльком у огня.

Тая не знала, что всё это значит, она вновь поморгала и увидела только безжизненно упавшую на притоптанный снег Тамару. Лежащая в темноте, ведьма показалась девочке какой-то неестественно маленькой и очень жалкой.

Испугавшись, Тая вскочила, наскоро накинула на себя куртку и валенки, выскочила во двор, сверкая голыми коленками, подбежала к старухе, склонилась над ней.

— Тамара! — закричала она. — Ты живая? Очнись!

В этот момент она вряд ли понимала, что делает. На долю секунды где-то в глубине сознания в голове девочки мелькнула мысль: «Зачем я ей помогаю? Не лучше ли будет, если она умрёт?»

Но что-то чистое и светлое, живущее в душе Таи, не позволяло ей слышать такие свои мысли, к тому же старуха была хоть и ненавистной, но родной и привычной. На самом деле, девочка уже не представляла иной жизни, она давно умерла для мира, своей семьи и прежних ценностей, вся её реальность была заключена в этом домике в чаще леса и в странной хворающей старухе, валяющейся у костра.