Младшая сестра двух басилевсов Анна умерла задолго до своих братьев, в 1011 году; было ей всего сорок восемь лет. Покинув Византию, она в последующие двадцать три года жизни уже никогда не увидела дорогого ей Константинополя. На смену гулким каменным залам и галереям Буколеона пришли пахнущие смолой, воском и кожей рубленные терема. Была ли она, шестая по счету официальная жена Владимира Святославича (но, конечно, в христианском понимании – единственная), счастлива на Руси? Сейчас это уже никто не скажет. Тот, с кем судьба связала ее жизнь, был человеком слишком масштабным и, так сказать, «исторически ангажированным», слишком властным и жизнелюбивым, чтобы быть удобным для тихой семейной жизни. Одно можно сказать – Анна была окружена на Руси вниманием и подчеркнутым уважением. Даже именовалась она с непременным добавлением «царица». И в год кончины ее в летописи Нестора сказано: «Преставилась Владимирова царица Анна». Не «жена», а именно «царица». И, думается, этим многое определяется в положении Анны в Киеве, за этим чувствуется некоторый дефицит сердечности, какая-то особая, даже исключительная (кого еще из княгинь на Руси даже в последующие полтысячи лет будут так величать?) высота статуса в угадываемом прохладном одиночестве. Но, все же, Бог был к ней милостив – она не увидела гибели своих сыновей, Бориса и Глеба, что произойдет всего-то спустя четыре года после ее ухода из жизни[48]
. Ее благородной «византийской крови» не будет в последующих поколениях многочисленных Рюриковичей. Но русский «византинизм» начнется именно с нее, и ее имя будет вписано рядом с именем ее супруга, на первой странице истории «Третьего Рима».Владимир Святославич проживет долгий по меркам Средневековья век и уйдет из жизни глубоким стариком. Вся жизнь его была заполнена мыслями и делами государственными. Он был истовым строителем Древнерусской державы и, как оказалось, также и создателем Русской судьбы. Вряд ли государственные заботы отпускали его даже на смертном ложе. Многое он не успел сделать и предчувствовал надвигавшийся кризис в создававшейся им «по кирпичику» стране – борьбу за власть между наследниками. Но это был неизбежный сюжет. Владимир Святославич достигнет высшей славы – он, реальный, как бы растворится в пространстве времени и преобразится в образ былинно-мифический, в образ «Светозара» и «Красного Солнышка». И этот величественно благородный образ окажется гораздо более реальным и востребованным, нежели исторический персонаж – умный и страстный, упрямый и гибкий, суровый и великодушный, властолюбивый и неутомимый в созидании своей идеи, которой было единство Руси. Вдохновение коснулось его, когда он прозрел, что это единство лежит через Православие. Единство не только Киевской Руси как конкретного восточнославянского государства, а Руси-России как исторического феномена как особого пути народов Евразии через века, исполненного трагедий и прозрений, искушений и подвигов. Руси-России как исторической судьбы, суть которой в хранении Слова Истины и преображении.