Время свинга

В начале декабря Эйми вернулась проверить успехи своей академии — приехала со свитой поменьше: Грейнджер, Джуди, ее взбалмошная помощница по электронной переписке Мэри-Бет, Ферн и я, без прессы и без особой повестки дня, — ей хотелось предложить устроить на участке самой школы клинику полового здоровья. В принципе никто этому не противился, но все равно очень трудно было понять, как ее публично называть «клиникой полового здоровья» или как осмотрительные отчеты Ферна о половой незащищенности здешних девушек — материал для них собирался медленно и с огромной долей доверия через нескольких местных учительниц, которые сами многим рисковали, соглашаясь с Ферном поговорить, — можно вывести на обсуждение всей деревни, не вызывая межличностного хаоса и обид, а то и завершения всего нашего проекта. В самолете по пути сюда мы как раз это и обсуждали. Я, запинаясь, пыталась поговорить с Эйми о необходимой щепетильности, о том, что я сама понимала в местном контексте, думая про себя о Хаве, а Ферн гораздо более красноречиво обсуждал прежние вмешательства одной немецкой неправительственной организации в дела близлежащей деревни мандинка, где женское обрезание практиковалось всеми, и немецкие медсестры обнаружили, что косвенные подходы встречались тут благоприятнее, нежели более непосредственное осуждение. Эйми хмурилась от таких сравнений, а затем снова продолжила с того, на чем остановилась:

— Слушай, у меня так было в Бендигоу, у меня так было в Нью-Йорке, такое везде происходит. Дело тут вовсе не в твоем «местном контексте» — так повсюду. У меня была большая семья, двоюродные и дядья все время приходили и уходили — я-то знаю, что к чему. И готова спорить с тобой на миллион долларов — зайдешь в любой класс, где угодно на свете, где тридцать девчонок, и в нем непременно окажется хотя бы одна с секретом, о котором она не сможет рассказать. Я помню. Мне было некуда пойти. И я хочу, чтобы этим девчонкам было к кому обратиться!

Рядом с ее собственной страстью и преданностью этому делу все прочие наши квалификации и заботы выглядели мелко и плоско, но нам удалось сузить ее до слова «клиника» и ударения — по крайней мере, при обсуждениях этой клиники с местными мамашами — на менструальное здоровье, что само по себе было осложнением для многих девочек, у кого не имелось средств на санитарные продукты. Но лично я не считала, что Эйми неправа: я вспоминала и свои школьные классы, занятия танцами, игровые площадки, молодежные группы, дни рождения, девичники — помню, всегда там имелась девочка с секретом, с чем-то уклончивым и сломанным внутри, и теперь, когда я ходила по деревне с Эйми, заглядывала в дома селян, пожимала людям руки, принимала у них еду и питье, когда меня обнимали их дети, мне часто казалось, что я опять вижу ее, эту девочку, какая живет повсюду и во все времена истории, подметает двор, или наливает нам чай, или таскает чьего-нибудь еще ребенка на бедре и смотрит на тебя, а в глазах у нее — секрет, о котором она не может рассказать.