Время своих войн 1-2

Сталин в Великой Отечественной обрел горький опыт, вынес и закрепил мысль, что разведка должна быть вольной. Не должна подгонять результат под желание имеющих власть и уж тем более иметь страх не угодить. Потому ГРУ был никому не подчинен, хотя он и входил в состав Министерства обороны, даже стоял у него на довольствии, но в то же время министру обороны не подчинялся, только Политбюро страны — однако внутри его — уже никому конкретно. ГРУ являлся структурой с задачами вести разведку вне чьих–либо частных интересов, а только государства. Если необходимо, решать задачи силовыми методами — быстро и жестко. Войска специального назначения Главного разведывательного управления Генерального штаба (СпН ГРУ ГШ) были созданы особой директивой 24 октября 1950 года. Сорок шесть отдельных рот по сто двадцать человек каждая. Практически весь командный офицерский состав был с опытом военной практики самой большой и кровопролитной войны…

В хрущевскую «слякоть» — первую попытку сдачи государства — части специального назначения были расформированы. Нагрузка специальных операций легла на разведроты — от дивизионных до полковых. И только в Афганскую, словно феникс из пепла, срочным порядком стали возникать подразделения «спецназа». Распущенные Хрущевым, вновь частично восстановившиеся, утерявшие преемственность, они представляли собой уже нечто иное…

Когда Извилина предложил перейти на самоподготовку: по неким заново разработанным «уставным», то выдвинул это предложение не по чину, не по должности — но так повелось, что в подобных подразделениях до принятия решения все равны. А вот дальше, после принятия решения, вступали в силу те железные, жестокие условия, на которых держится всякая армия в период военного времени — ответственностью жизни за исполнение приказа…

По роспуску «охотников за Першингами» у них возникло некое «особое мнение».

Иные и в мыслях не допускают, что можно иметь настолько настоящих друзей, что, собравшись, пустить собственную глиняную чашу судьбы по кругу — чтоб каждый отпил со своего края… кто полный глоток, а кто пригубив… но в России подобное не столь уж необычно. Ищи среди тех, кто небо не коптит, в любом месте, в любое время ищет себе поприще не карманное, не мошны ради, а быть полезным Отечеству — так, как сам это понимает — «Делом собственного времени…» Словно опять, как в Отечественную, когда на войну тертый мужик пошел, тот, что еще в первую имперскую окопы рыл, злой, что с хозяйства сорвали, да и на все злой, словно специально его злили для этого, вот тогда и стали немца ломить.

И словно в каждом что–то от Молчан–собаки, что ни слуга во дворе, но из–под подворотни хватает, терпелива и тиха, что омут, но если гавкнет, то не для того, чтобы предупредить, а с уже сделанного, а найдет, что сделано не так, недостаточно — тут же переделывает, хватает жестче, ловчее, а если надо, то и удерживает. Такие гавкают лишь с досады. И ведут себя так, словно вечный приказ получен «на чужого».

Люди в бане не многим отличались от других людей, которых когда–то называли «советскими», разве что по–иному время чувствовали. Три секунды — это много. Пять — роскошнейший подарок. Еще Родину любили, как положено всякому русскому человеку, хоть теперь больше с горечью, но как бы она с ними не поступала, оправдания ей найти можно, и Родина для них всегда с заглавной буквы. Чем–то извечно русским объясняли и государственные неурядицы, начиная от традиционного — что «царь не в курсе», что это «бояре–подлюки гадят», но тайком, как и в древности, подумывали «неуставное», а не лучше бы сменить «царя» — того самого, что «без царя в голове»? Особенно задумались, когда после Мишки — Меченого, вдруг, новый самозванец выдвинулся, на пост заступил, тот, кого народ позже Борькой — Пьяным прозвал, — впали в тоску, поглядывая во все стороны — не начинается ли? Тут, вдруг, и предыдущий, словно злой птицей помеченный — печатью налобной — почувствовав ли безопасность (выбивший под нее денежный фонд собственного имени), но сознался, что вовсе не по течению он плыл, а все нарочно: взялся вслух равнять себя Моисеем, будто не блуждал он по пустыне собственного ума, а изначально цель такую имел — «чем хуже, тем лучше»… Вот тогда много кто, пусть мысленно, но взялся точить по ним осиновый кол собственных мечтаний: что настанет момент справедливости, когда будет что предложить в качестве последнего «тронного» сидения…